Мужчинам была предоставлена свобода расположиться как они хотят, с одним условием: не подходить к солдатам и не говорить с ними.
В ту минуту, когда флибустьеры, раскланявшись, хотели отойти отдам, те быстро переглянулись и сделали движение, будто желают остановить их.
— Что вам угодно, сеньориты? — спросил Медвежонок, угадав, что дамы собираются заговорить с ними.
Еще с минуту испанки колебались.
— Сеньор кабальеро, — наконец решилась сказать донья Эльмина, — быть может, случая обменяться с вами перед расставанием, которому наверно суждено быть вечным, двумя словами больше не представится. Позвольте же выразить вам искреннюю благодарность, которую одна только смерть изгладит из нашего сердца. Вам мы обязаны жизнью и честью, самым драгоценным благом для женщины. Благодаря вашему великодушному заступничеству и вашему самоотвержению, капитан Железная Голова, нам возвратили свободу и через несколько часов мы опять будем среди наших соотечественников.
— Сеньорита, — перебил капитан с достоинством, которое чрезвычайно удивило его собеседниц, — я поступил так, как предписывала мне честь благородного рода.
— Положим, капитан, — продолжала донья Эльмина, — я не буду настаивать на этом. Теперь я знаю, что мне думать о флибустьерах и буканьерах, которые всегда представлялись мне людьми жестокими, без правил и чести. Я сохраню о них самое приятное воспоминание, и когда в моем присутствии будут нападать на них, я сумею теперь взять их сторону.
— Ваше снисхождение и доброта, сеньорита, являются для меня высочайшей наградой.
— Мы не можем открыть вам своих имен и звания, но мы погрешили бы против должного к вам уважения, если бы, перед тем как расстаться, не показали лиц, которых вы никогда более не увидите, но о которых, быть может, сохраните воспоминание. Итак, вот, взгляните.
Донья Эльмина быстро откинула с лица шарф, и ее спутница сделала то же.
Крик удивления вырвался у флибустьеров при внезапном виде двух пленительнейших лиц.
Донье Эльмине и донье Лилии едва минуло по семнадцать лет; в чертах их лиц мавританский тип слился с кастильским и явил самую ослепительную красоту, какую могло бы создать воображение поэта.
К несчастью, это обаятельное видение мелькнуло с быстротой молнии и почти мгновенно две девушки опять с улыбками надвинули складки своих шарфов на лицо.
— Уже! — пробормотал Медвежонок.
— Теперь прощайте, сеньоры! — сказала донья Эльмина.
— Еще одно слово! — с внезапной решимостью вскричал капитан, вынув кольцо, которое носил на шее на стальной цепочке, и разорвав эту цепочку. — Будущее никому неизвестно. Бог мне свидетель, что я от всего сердца желаю вам счастья, но если суждено бедствиям снова обрушиться на вас и если вам понадобится верный, преданный и храбрый друг, возьмите это кольцо с моей печатью. Когда, как и где бы вы ни доставили мне его, я немедленно явлюсь на зов. Если же вы сами пожелаете отыскать меня, только покажите мое кольцо, и, так как всем моим товарищам знаком его вид, оно будет вам охраной и послужит свободным пропуском ко мне.
— Принимаю, сеньор кабальеро, — ответила тронутая этим подарком донья Эльмина, — вы меня так приучили к рыцарским поступкам, что еще одно благодеяние уже не в силах увеличить моего неоплатного долга.
Несмотря на грубую и неотесанную натуру, Тихий Ветерок был растроган не меньше товарища, однако решительно положил конец сцене, которая становилась уже тягостной, тем, что увлек за собой капитана.
Погруженные в собственные мысли, испанцы не заметили или сделали вид, будто не замечают продолжительного разговора флибустьеров с двумя дамами.