Такие кончают самоубийством или тюрьмой за уголовщину. Обломок разрушенного сословия. Возможно, что Алина все еще любит его. Кто-то сказал, что женщина всю жизнь любит первого мужчину, но - памятью, а не плотью. Он повернул за угол в переулок; через несколько шагов его окликнули:
- Кто идет?
Перед ним встал высокий человек, зажег спичку и, осветив его лицо, строго спросил:
- Живете в этом переулке?
- Нет.
- Здесь проход закрыт.
Самгин не спросил - почему. В глубине переулка, покрякивая и негромко переговариваясь, возились люди, тащили по земле что-то тяжелое.
"Конечно, студенты. Мальчишки", - подумал он, натужно усмехаясь и быстро шагая прочь от человека в длинном пальто и в сибирской папахе на голове. Холодная темнота, сжимая тело, вызывала вялость, сонливость. Одолевали мелкие мысли, - мозг тоже как будто шелушился ими. Самгин невольно подумал, что почти всегда в дни крупных событий он отдавался во власть именно маленьких мыслей, во власть деталей; они кружились над основным впечатлением, точно искры над пеплом костра.
"Это - свойство художника, - подумал он, приподняв воротник пальто, засунул руки глубоко в карманы и пошел тише. - Художники, наверное, думают так в своих поисках наиболее характерного в главном. А возможно, что это своеобразное выражение чувства самозащиты от разрушительных ударов бессмыслицы".
Он повернул за угол, в свою улицу, и почти наткнулся на небольшую группу людей. Они стеснились между двумя палисадниками, и один из них говорил, негромко, быстро:
- Веру - царя - отечество...
Три слова он произнес, как одно. Самгин видел только спины и затылки людей; ускорив шаг, он быстро миновал их, но все-таки его настигли торопливые и очень внятные в морозной тишине слова:
- Забастовщики подкуплены жидами, это - дело ясное, и вот хоронили они - кого? А - как хоронили? Эдак-то в прошлом году генерала Келлера не хоронили, а - герой был!
"Тоже - "объясняющий господин", - подумал Клим, быстро подходя к двери своего дома и оглядываясь. Когда он в столовой зажег свечу, то увидал жену: она, одетая, спала на кушетке в гостиной, оскалив зубы, держась одной рукой за грудь, а другою за голову.
- Лютов был, - сказала она, проснувшись и морщась. - Просил тебя придти в больницу. Там Алина с ума сходит. Боже мой, - как у меня голова болит! И какая все это... дрянь! - вдруг взвизгнула она, топнув ногою. - И еще - ты! Ходишь ночью... Бог знает где, когда тут... Ты уже не студент...
Нервно расстегивая кофту, она ушла, захватив свечу.
- Ты забыла, что ушел я с твоего соизволения, - сказал он вслед ей и подумал:
"Растрепана, как..."
Позорное для женщины слово он проглотил и, в темноте, сел на теплый диван, закурил, прислушался к тишине. Снова и уже с болезненной остротою он чувствовал себя обманутым, одиноким и осужденным думать обо всем.
"Это и есть - моя функция? - спросил он себя. - По Ламарку - функция создает орган. Органом какой функции является человек, если от него отнять инстинкт пола? Толстой прав, ненавидя разум".
Папироса погасла. Спички пропали куда-то. Он лениво поискал их, не нашел и стал снимать ботинки, решив, что не пойдет в спальню: Варвара, наверное, еще не уснула, а слушать ее глупости противно. Держа ботинок в руке, он вспомнил, что вот так же на этом месте сидел Кутузов.
"Конечно, он теперь где-нибудь разжигает страсти..." Тут Самгин вдруг почувствовал, что в нем точно нарыв лопнул и по всему телу разлились холодные струйки злобы.
"И прав! - мысленно закричал он. - Пускай вспыхнут страсти, пусть все полетит к чорту, все эти домики, квартирки, начиненные заботниками о народе, начетчиками, критиками, аналитиками..."
- Почему ты не ложишься спать? - строго спросила Варвара, появляясь в дверях со свечой в руке и глядя на него из-под ладони.