— Ааронн, но я, правда, честное слово, я никогда…
— Хорошо, допустим, ты об этом ничего не знаешь. Но ведь мы пытались отработать вызов болотных огней, а ты почему-то… Причем я ощутил очень сильное внушение. Что произошло?
— Я задумалась просто…
— Задумалась? Интересно, о чем… Хм… Ладно, не красней, главное, запомни — мысль материальна вообще, а твоя мысль — в особенности. Кажется, я наконец понял, как это у тебя получается.
— Ааронн, но я действительно… Ты пойми, я…
— Прекрати переживать, тебе не десять лет. В твоем возрасте нормально думать о мужчинах. Кстати, обо мне думать — тоже нормально, правда, совершенно бессмысленно.
— Я о тебе не думала!!
— Ну конечно.
— Ааронн, я тебя терпеть не могу, ты надменный, самовлюбленный, надутый сноб!
— Иефа, контролируй эмоции, займись лучше болотными огнями. Иефа, я сказал — болотными огнями! Иефа, прекрати! Иефа! ИЕФА!!!
— Иефочка, а что такое произошло с нашим достойным проводником? Почему он стоит, как статуя, и не двигается? У него что — столбняк?
— Столбняк.
— Твоя работа?
— Моя.
— Надо же, а я думал, никакого толку от этих тренировок не будет. Похвально, но ведь Ааронну, скорее всего, не очень удобно.
— Зулин, ну должна же я на ком-то тренироваться. Могу на тебе, жалостливый ты мой.
«— Себ, я со смеху умру! Себ, ну послушай! Ты знаешь этого — с Белых холмов, противный такой мужичишка, плюгавенький, глазки хитрые, у него еще, кажется, малюсенькое поместьице где-то возле меловых штолен имеется…Как же его…Вот, вспомнила! Этьен. Этьен Монблан. Смешное имя, правда?
— Тебя его имя так развеселило?
— Фу, Себ, какой ты скучный… Тебе совсем-совсем неинтересно?
— Ну, рассказывай. Хотя нет, дай я сам догадаюсь. Ты собирала цветы на лугу, а он ехал мимо и, разумеется, свалился с лошади, пораженный твоей неземной красотой. Я прав?
— Почти, хотя недостаток воображения сказывается. Вот, обними меня и слушай. Я собирала цветы на лугу, на том, дальнем, помнишь, там такие чудесные флоксы растут? А он действительно ехал мимо и действительно чуть не свалился с лошади. Представляешь — подходит ко мне: шляпа на ухо съехала, лицо пунцовое, носом сопит, а нос весь в пыли, и глаза старательно так таращит. Я на него смотрю — ты же знаешь, как я иногда умею смотреть — и говорю, мол, сударь, не ушиблись ли вы ненароком? А он слюну сглотнул и понес какую-то околесицу, что теперь сердце его разбито на веки вечные, что нет ему теперь ни сна, ни покоя, любовь, морковь и незатейливые утехи на сеновале. А я ему говорю, мол, не по себе птицу выбрали, сударь. А он — мол, не смею и надеяться на что-то серьезное, но, может, прекрасная дама воспримет его как забавное и полезное с точки зрения любовного опыта приключение…Руки ко мне тянет, представляешь, нахал какой! Кто он, а кто я! Я ему говорю, мол, сударь, вы себя в зеркале видели хоть раз?! А он мне — в мужчине внешность — не главное, с годами я это пойму, а время, проведенное с ним, буду вспоминать с удовольствием, не сойти ему с этого места. Ах, говорю, вот как? Сейчас проверим. Он разохотился, штаны уже спустил, хихикает, ловить меня собрался… Ой, не могу… Я рукой шевельнула, незаметно так, замораживающее заклинание шепнула… Представляешь, стоит посреди луга без штанов, все торчком, глаза вытаращил, а сказать ничего не может… Вот, говорю, сударь, Единый все видит, вы меня обмануть хотели, а он вашу клятву услышал и невинную мою особу спас. Ручкой помахала и ушла. А он так и остался. Интересно, видел его кто-нибудь или нет? А, Себ? Как ты думаешь, братик? Себ? Почему ты молчишь? Себ?
— Элена, уйди.
— Но почему, Себ? Ты что, злишься?
— Элена, уйди, пока я еще держу себя в руках. Уйди, иначе мы поссоримся надолго.
— Я не понимаю тебя. Я думала, ты посмеешься со мной, а ты…
— А я не вижу ничего смешного! Ты повела себя, как круглая дура! Шутка, достойная блядовитой посудомойки! И если бы это было просто глупо! Нет, это просто немыслимо!
— Себ, не кричи. Я не понимаю…
— Не понимаешь! Ты зациклилась на своей исключительности, неотразимости и неповторимости! Ты не видишь дальше своего носа! Этот Этьен сдаст нас с потрохами первому же жрецу, за то, что ты над ним посмеялась! Оглянись вокруг — этот мир населяют не только слуги и служанки, готовые выполнять любой твой каприз! Сотни тысяч людей ждут одного только слова, сказанного невпопад, одного только жеста, сделанного не вовремя, и мы пойдем на костер просто потому, что богаты и знатны! Дать в руки этому недоноску такое оружие! Элена, мир страшен! А мы еще ничего толком не умеем!
— Себ, пусти! Ты сошел с ума! Мне больно, больно!
— Нет, дорогая, тебе еще будет по-настоящему больно, когда тебя будут растягивать на дыбе в темных застенках! Тебе будет больно, когда тебя будут насиловать твои тюремщики, когда нашего отца отправят на плаху, мать — в острог, а нас — на костер! Вот тогда тебе будет больно!»
— Больно, больно!
— Иефа, проснись.
— На костер!
— Иефа, проснись, ты разбудишь всех! Иефа!
— А? Что? Что случилось?
— Ты опять кричала во сне. Очень вредное свойство, между прочим. Вставай, иначе мы не успеем потренироваться.
— О боги, Ааронн, опять ты… Когда ты оставишь меня в покое?
— Никогда. Особенно, если ты и дальше будешь испытывать на мне свои способности.
— Замораживающее заклинание шепнула…
— Что?
— Нет-нет, ничего. Приснилось.
— Кстати, твои сны меня беспокоят.
— Отчего же? Если ты за себя беспокоишься, то зря. В томных видениях ты мне не являешься.
— Просто не знаю, как я это переживу.
— Как-нибудь без меня, ладно? Нам еще целый день идти, а спать хочется ужасно. Сколько до рассвета?
— Часа два.
— Вот и славно. Двух часов мне как раз хватит, чтобы выспаться хоть немного.
— Иефа…
— А будешь приставать, я тебя опять заморожу.
— Иефа, откуда этот термин?
— О боги, я спать хочу! Какой термин?
— Ты сказала — замораживающее заклинание, заморожу. Откуда ты это взяла?
— Не знаю. Так просто в голову пришло. Придумалось — и все.
— Нет, погоди, не спи. Подумай, как следует, откуда ты взяла эти слова? Иефа!
— Эй вы, чародеи хреновы! Дайте поспать, что ли!
— Ааронн, оставь меня в покое. Ты видишь, я с утра не соображаю ничего. Иди себе, сторожи в свое удовольствие. Иди, перебудишь всех к монахам. Вон Стив уже ругается.
— Други мои, не могли бы вы разбираться где-нибудь в другом месте?
— Ну вот, так и есть, весь лагерь перебудил!
— Иефа…
— Да ладно уже, иду. Вот, смотрю, ты без меня жить просто не можешь. Ты учти, я девушка честная, первому встречному эльфийскому принцу на шею не бросаюсь, потому как боюсь чистоту рода своим ублюдочным происхождением оскорбить. Принцы, они, знаешь ли, трепетные. Ты вон как трепетал, когда меня в похабных замыслах против своей эльфийской персоны заподозрил. Так ты уж не волнуйся. Если я решу совратить кого-нибудь, то уж лучше Стива, он попроще будет, хотя тоже с закидонами. Золото у него, опять же водится… А барды, они вообще все ребята корыстные — дальше некуда. Вот не боишься, что заморожу тебя, денежки из карманов повытаскиваю, а сама через леса в Бристоль обратно подамся? И не докажешь ничего. Хотя, нет, что это я, ты ж у нас не только боец отменный и мужчина видный, ты еще и маг первостепенный, мои жалкие полуэльфийские потуги тебе, как быку мухи, — неприятно, но терпимо. Так что бояться действительно нечего. А как намаялся ты со мной, бедный! И непутевая-то, и глупая, и все мне в голову пошлятина одна лезет, и сны дурацкие снятся, и тренироваться я в четыре часа утра, когда самый сон, почему-то ленюсь, и вредная-то, и языкатая-то без меры, и вести себя не умею — какое ж воспитание-то на большой дороге получить можно, ясный пень — никакого! А у тебя натура тонкая, друидская, ты на меня силы тратишь, время свое бесценное, хоть, к слову, и не просил никто, а я — ни тебе спасибо, ни тебе пожалуйста, тварь грубая, девка неблагодарная, пейзанка бесчувственная, высоких материй не разумеющая… Ааронн, куда же ты? Так что — тренироваться не будем? Можно поспать? Странный ты, Ааронн, весь такой противоречивый…
— Иефа.
— Да, Стив.
— А ты и впрямь меня совращать задумала?
— Стив, иди к монахам.
— Ты если вдруг соберешься, предупреди.
— Зачем? Доспехи попрочнее наденешь?
— Не, я тогда сразу удавлюсь, заранее.
— Договорились. Спи.
— Иефа…
— Оооо… Да что ж такое, дадут мне поспать или нет?! Ты-то чего от меня хочешь?
— А ежели меня понос одолеет, ты меня вылечишь?
— Нет, конечно.
— Почему?