– Эй, хозяева, есть кто живой? – крикнул он в темноту. И крик как-то быстро истаял, затерялся в коридоре, оставшись без ответа, и сама фраза – вполне обычная – здесь вдруг отдала непонятной жутью.
Роман постоял еще немного, перехватил поудобнее дробовик, включил прикрепленный к стволу фонарь и вошел в сумрак прихожей, вытравливая лучом темноту из закоулков. В прихожей стоял гардеробный шкаф с зеркалом, увешенный пыльными куртками и пальто. Роман посветил на него и увидел свое отражение – белый покойник с провалами вместо глаз, окруженный темнотой. Поспешно отвел фонарь от зеркала. Непонятно почему, в темноте отражение всегда выглядит так страшновато… После прихожей коридор поворачивал направо. Он осторожно двинулся вперед, но остановился на месте, из которого был еще виден выход на лестничную площадку. Сейчас желтоватый свет с лестницы казался родным, милым и даже спасительным. Что-то из подкорки, где гнездились самые древние и дремучие инстинкты, поднялось вдруг волной и с возрастающей истерикой забилось, призывая бежать обратно из тихой темноты, к свету. Сейчас Роман впервые по-настоящему понял, что он здесь один и, если что, помощи ждать неоткуда. Он глубоко выдохнул и, дыша ртом, двинулся дальше в темноту. Что-то попалось под ногу и шебурша отлетело к стене. Высветил фонарем – тапочка, домашняя, без задника, в красную клеточку… Почему же так темно? Должен же доходить хоть какой-то свет из комнатных окон… Наверно снаружи уже совсем стемнело… Слева и справа по коридору два прохода. Ну, буриданов ослик, куда? Двинулся в левый.
Слева оказалась очень большая комната, почти зала, – давала о себе знать старая постройка. Она была вся занята стеллажами. Стеллажи стояли и по стенам, и в центре, устремлялись к потолку. Все они были заполнены книгами, выстроившимися в ряд, поблескивающими в свете фонаря золочеными корешками. Библиотека. Дальний конец комнаты был перекрыт нагромождением книжной мебели, и Роман двинулся туда между рядами стеллажей, остро ощущая свою незащищенность. В коридоре хоть было примерно ясно, откуда ожидать опасность, здесь же с любой стороны, из-за книжных полок… Рука, сжимающая рукоять ружья, вспотела и затекла, и Роман, перехватив его, несколько раз сжал и разжал пальцы.
Он обогнул книжный шкаф и вышел в дальний конец комнаты. Здесь в окружении стеллажей стоял старомодный стол и при нем два стула. Почти всю стену занимало огромное полукруглое окно, вполовину задернутое тяжелой непрозрачной шторой. Оказывается, на улице еще совсем не стемнело… У окна, выглядывая из-за шторы в окно, стояла спиной к Роману та самая фигура в ночной рубашке, которую он видел на лестнице. Сейчас Роман заметил седые неприбранные волосы, разметавшиеся по плечам. Подсветку от фонаря Романа она просто не замечала.
– Прошу прощения! – сказал он в спину, но фигура не шелохнулась. – Полиция, сударыня! Вы меня слышите? – Никакой реакции.
Роман медленно двинулся к ней, не опуская ружья. Он подошел почти вплотную и уже протянул руку, чтобы тронуть женщину за плечо, когда та обернулась. Это оказалась сухонькая старушка. Она некоторое время молча рассматривала Романа, щуря увеличенные глаза из-под стекол старомодных круглых очков.
– Послушайте, сударыня… – сказал Роман.
– А-а-а-а-а-а! – вдруг завопила старушка, безостановочно наращивая звук. По виду в этом божьем одуванчике совсем нельзя было предположить этакой силы.
– А? Что?.. Тихо! – гаркнул Роман, и старушка разом замолкла, выжидательно поглядывая на Романа.
– Да что ж вы так орете, бабуся?
– Вы меня напугали! Что вы делаете в моей квартире?
– Я полицейский, – ответил Роман и достал левой рукой удостоверение. – Дверь была не заперта, и я вошел. Я пытался вас позвать, так вы не отзываетесь.
– С годами я стала плохо слышать, – поджав губы, с достоинством сказала старушка. – Ну не то чтобы всегда… Вас-то я слышу прекрасно… Но когда задумаюсь… Это ведь у вас в руках ружье?
– Да.
– Я так и подумала. Зачем вы в меня целитесь?
– О, простите… – Роман опустил ружье. – Просто у меня на нем фонарик… А почему у вас так темно?
– Вы что, не видите, в каком квартале мы живем, молодой человек? Свет в окне может привлечь внимание. А ведь я помню этот район совсем другим… Подождите минутку.
Старушка плотно запахнула штору, подошла к столу и, чиркнув спичкой, зажгла стоявшую там керосинку. Тусклый желтый свет слегка разогнал сумрак.
– Присаживайтесь, – чопорно сказала старушка и приглашающе махнула рукой на стул.
Роман выключил фонарь, прислонил ружье к столу, и сел на скрипучий стул. Старушка села напротив.
– Здесь теперь редко можно увидеть полицейских, – сказала она. – Временами они приезжают толпой на больших грузовиках, бегают с ружьями и кого-то ловят, но от этого нет никакого толку. Когда они уезжают, все остается по-прежнему. Во времена моей молодости было не так. Полицию уважали, и она не зря получала зарплату. Можно было без опаски выйти на улицу вечером… Даже ночью можно было… Представляете?
– С трудом.
– Вы здесь тоже с толпой на грузовиках? Я смотрела на улицу, там не видно никаких мигалок…
– Нет, я здесь один.
– Хм, есть еще в полиции храбрые люди… Вожена, – без всякого перехода сказала старушка, и Роман не сразу сообразил, что она представилась.
– Роман, – представился он и снова полез за удостоверением, чтобы дать на него посмотреть старушке при свете, но она отмахнулась от документа рукой, как от надоедливой мухи.
– Что мне эта твоя карточка… – легко перескочила старушка на «ты». – Говори уж, зачем приехал, один, да на ночь глядя. Не нас же проведать тебя государство послало… Никак, дело какое важное?
– Да, я хотел бы задать вам несколько вопросов… Вам знакомо имя Патриция, Патриция Кулота?
– У наш гошти, Бошена? – послышался вдруг шепелявый голос от стеллажей.
Роман обернулся и увидел выходящего к столу старичка. Был он костистым и долговязым, с лысой как полено макушкой, только по краям которой, как полупрозрачная аура, вздымались редкие белые волосики. Дополняли картину длинная борода, из-за которой и рубашки-то не было видно, и серые кальсоны с завязочками у колен. Роман приподнялся на стуле, но старичок махнул рукой:
– Шидите, шидите… – Он почмокал беззубым ртом. – Я прошу ишвинить меня ша внешний вид… – старичок дернул себя за кальсон, – прошто я никак не предполагал, што у наш шегодня будут гошти…
– Это мой муж, – объяснила старушка Роману. – А это Роман, он из полиции.
– Ошень приятно, ошень… – закивал головой старичок. – А то я, пришнаться, даше швонка не ушлышал…
Старушка как-то странно хекнула и сделала Роману большие глаза, но не по годам востроглазый дедка все уловил:
– Или ты, Бошена, опять дверь шапереть шабыла? Подведешь ты наш когда-нибудь под монаштырь…
– Да я только ведро выбросить вышла, – виновато сказал старушка. – Тебя будить не хотела… а обратно пошла, и запамятовала… И потом, старый, в наши-то с тобой годы бояться…
– И то верно, – вздохнул старичок. – Нам-то уш шегош… Швое прошили… Но вше-таки..
– Тут вот господин из полиции про Патрицию спрашивает, – ловко сменила тему старушка..
– Так вы ее знали? – Роман поглядел поочередно, на старичка и старушку.
– Знали, знали, чего же не знать-то – сказала старушка. – Она здесь, в этой квартире жила, соседка наша. А потом в командировку поехала. А на следующий день война… Так и не вернулась, пропала. Ни письма, ничего. И вещи все здесь так и остались.
– Да, пропала, горемышная… – подтвердил дедка.
– Пропала до войны… – Роман нахмурился. – А фото ее у вас найдется?
– Долшно быть, долшно быть! – затрындел старичок и, подойдя к одному из стеллажей, зашуршался книгами.
– По нашим сведениям, у нее не было родственников, – сказал Роман.
– Да, сирота она, – ответила старушка.
– Вош! Фошо ее! – победно провозгласил сзади старичок и, подойдя к столу, положил раскрытый альбом.
Роман посмотрел. Там среди фотографий старичка со старушкой была одна, где рядом с ними на фоне рождественской елки стояла полноватая черноволосая девушка с живым взглядом.
– Сейшаш еше поишу, – пообещал старичок и, подойдя к стеллажу за спиной Романа, снова начал перебирать книги.
– Можно я это фото возьму? – спросил Роман.
– Берите, раз нужно, – разрешила старушка.
– Вот вы сказали, что родственников у нее не было… – Роман помедлил. – А муж?
– Какой муж? – удивилась старушка.
– По нашей информации, она незадолго перед войной вышла замуж, взяла фамилию мужа, Наволод. Горемысл Наволод.
– Патриция, замуж? – Глаза старушки стали почти такими же круглыми, как очки. – Да что-то вы там у себя напутали. Не было такого, уж мы-то бы знали… Были у нее, конечно, ухажеры, не без этого, девушка она была веселая… Но замуж не торопилась. Так и говорила: сначала, мол, карьера. В строительной фирме она работала… Секретарем-референтом. Повышения ждала…