Есть ли у нее друзья? Множество знакомых — да. Коллеги-преподаватели. Сестра и ее приятель. Дядя, у которого своя жизнь, свои дети. Тетя, с которой она так и не встретилась, двоюродные братья и сестра, с которыми она и не собирается знакомиться. Как обычно — Сара была достаточно честна, чтобы не скрывать этого, — мать она поставила на последнее место, чуть не забыла о ней.
Прошлое Джеральда Кэндлесса расследовано — настолько, насколько это возможно. Сара пролистала собранный в папке материал — фотокопии газетных статей, свои записи, фотографии, привезенные из Ланди-Вью-Хауса, краткие аннотации его книг, составленные ею самой, наброски ее мемуаров, отчеты Джейсона Тэйга, отчеты Фабиана — скучные, приземленные, — родословное древо Кэндлессов, родословное древо семьи Райанов. Теперь она знала об отце все, кроме одного: почему? Стефан рассказал ей о детстве ее отца, о его родителях, отчиме, братьях и сестрах, о школьных днях и первой работе, о службе в армии и работе после войны, о том, как он покинул семейный дом и как исчез.
Но она не знала одного: почему он исчез, зачем сменил имя.
Придется обойтись в своих мемуарах без ответа на этот вопрос. За неделю до начала нового семестра Сара поднялась с утра пораньше и села за компьютер. Напечатав две тысячи слов, она прервалась, чтобы написать письмо Роберту Постлю — извинилась за задержку, ей требовалось собрать материал, но теперь она взялась за дело всерьез и назначила крайний срок — май. Конец мая, поспешила добавить Сара.
В тот момент, когда она писала на конверте адрес издательства, позвонила Урсула. Полагая, что мать звонит из дому, Сара спросила, идет ли там снег. Вроде синоптики обещали снегопад в Западных графствах. Урсула ответила: Блумсбери не в Западных графствах. Сару настолько удивило это совпадение — ее мать находится как раз в том районе, куда отправлялось ее письмо, — что она не сразу поинтересовалась целью ее звонка.
Но тут пришло в голову, что Урсулу надо наконец познакомить с результатами расследования, рассказать о вновь обретенных родственниках. По правде говоря, мать имела право заранее узнать об этом, а не прочесть в опубликованных мемуарах.
— Слушай, если ты задержишься в Лондоне на несколько дней, может, заглянешь завтра вечером? Хоуп тоже придет. Мне нужно кое-что тебе рассказать.
Обычно матери воспринимают такие слова как предупреждение о грядущей помолвке или даже свадьбе — в общем, о чем-то сексуальном, — но Сара до такой степени убедила себя, что на сексе поставлен крест, что не обратила внимания на ответ Урсулы: мать тоже хотела чем-то поделиться с ней.
— Дом еще не продала?
— Рано. Всего две недели, как он выставлен на продажу.
Вместо шляпы Хоуп обвязала голову шарфом — Фабиан заявил, что в меховой шапке она смахивает на Бориса Ельцина.
— Мама, наверное, думает, что у меня помолвка.
— Но ведь ты ни с кем не помолвлена, верно?
— С кем я могла бы обручиться, по-твоему?
Открывая бутылку вина, Хоуп сообщила, что они с Фабианом как раз подумывают о помолвке.
— Как всегда. Вы уже десять лет «подумываете».
Хоуп села за стол и уставилась на стакан, словно в магический кристалл.
— Если мы обручимся, надо будет поселиться вместе. А потом, года через два, если притремся, можно будет и пожениться.
— Вы здорово спешите.
Приехала Урсула в меховой шляпе, которую Фабиан не одобрил на Хоуп, но которая вполне устраивала Урсулу. Насколько Сара заметила, мать с головы до пят оделась во все новое. Она снова подстриглась, причем явно не в Барнстепле.
Урсула тоже принесла бутылку — шампанское.
— Дом продала или что? — спросила Хоуп.
— Риэлтор звонил утром. Есть покупатель.
— А к чему шампанское? — спросила Сара, поцеловав мать (главным образом, как она призналась себе позднее, потому, что от Урсулы восхитительно пахло Римом, то есть, «Биаджотти»).[22] — Впрочем, можем выпить его вместо твоего вина, Хоуп.
— Погляди на бутылку, — возразила Хоуп. — Мое вино мы уже выпили.
Отец удивительно ловко открывал шампанское, без хлопка, не проливая ни капли. Хоуп справилась почти так же хорошо, но все-таки пришлось сходить на кухню за тряпкой, чтобы вытереть стол.
— Я собираюсь рассказать вам все, что выяснила о папе.
— Что-нибудь ужасное? — Хоуп, подумалось Саре, выглядит точь-в-точь как двадцать лет назад, когда боялась перелистнуть страницу, чтобы не наткнуться на какой-нибудь ужас, или когда папина сказка принимала зловещий оборот. И тогда папа должен был пообещать, что ничего плохого не случится, бояться нечего, — и всегда держал слово. — Ты же не хочешь расстроить меня? — настаивала сестра.
— Нет. Мне кажется, ничего страшного.
Она не могла дать ей слово, как отец. Сара попросту рассказала все, что известно, следя за эмоциями на подвижном лице Хоуп: та прикрывала ладонью рот, роняла голову на руки, постанывая, то ли горестно, то ли протестующе. Урсула сидела неподвижно и бесстрастно. Она так и не притронулась к шампанскому. Сара выпила и налила себе еще, чувствуя, как пересыхает в горле.
Слова Хоуп будто помимо воли вырвались из груди:
— Но почему? Зачем он это сделал?
— Этого я не знаю.
— Но ты должна знать! — Хоуп набросилась на мать, точно следователь на подозреваемого. — Ты тридцать пять лет была его женой. Неужели он тебе не рассказывал?!
— Нет. Да, я была его женой. И понятия не имела, что он не тот, за кого себя выдавал. Откуда мне было знать?
— Вот в чем вопрос, — вставила Сара. — Следует ли рассказать об этом Роберту Постлю?
— Постлю? Какого дьявола?
— Я пишу книгу о папе, не забыла? Постль был его редактором, теперь он собирается издавать меня. Надо ли заранее предупредить его, что на самом деле отца звали Джон Райан и обо всем прочем, или сначала закончить рукопись?
Урсула ничего не отвечала. Она слушала молча. Потом взяла бокал шампанского, отпила глоток. Потянувшись в свою очередь за бутылкой, Хоуп сказала:
— Если ты предупредишь его, все станет известно. Роберт разволнуется, это же очевидно, скажет кому-нибудь, хотя бы своей жене, или секретарша прочтет почту. Не забывай, через две недели выйдет «Меньше значит больше». Произойдет утечка, так всегда бывает, подхватят газеты, и нам придется спасаться от репортеров.
— Что ж, это не совсем честно по отношению к Роберту, но ты права. Не будем ничего ему говорить, пока я не отошлю рукопись. Ты согласна, мам?
— Да, разумеется, если ты так решила. Репортеры все равно явятся, когда твоя книга выйдет.
— К тому времени мы успеем приготовиться, — сказала Сара, не поясняя, каким образом это произойдет, — она и сама не знала.
Она тяжело вздохнула. Ей думалось, что, как только она поделится с родными, станет легче, но этого не произошло. Теперь с внезапной ясностью Сара осознала: скоро мать и сестра уйдут, а она снова останется наедине с непонятными ей самой чувствами. Выпивка на этот раз не помогла. Ничего, когда родственницы уйдут и бутылки опустеют, она проверит, что еще из спиртного осталось в квартире. Ночь она продержаться сумеет.
— Я говорила, что хочу кое-что сказать тебе, Сара, — начала Урсула. — Тебе и Хоуп.
Неужели говорила? Сара не помнила. Наверное, речь шла о продаже дома. В честь чего же шампанское?
— Помнишь, когда ты отвозила меня в Лондон, я сказала, что еду повидаться с другом?
— Ну да. Я отвезла тебя в гостиницу. Ты ведь и сейчас там живешь?
— Нет, сейчас я не там. Я живу с одним человеком — с тем другом. Ты спрашивала, где она живет, а я тебе сказала: не она, а он. Помнишь?
Сара кивнула. Спорить не хотелось.
— Я живу у него. То есть — я живу с ним. Его зовут Сэм Флеминг, и мы будем жить вместе. Либо у него, либо купим что-то, когда продадим дом, — не решили пока.
— Почему ты нам ничего не говорила?
— Я много раз пыталась сказать тебе, Сара, но ты не слушала. Ты никогда не слушаешь. Я начала объяснять, когда ты отвозила меня в гостиницу. Ты подходила к телефону, когда он звонил. И вот наконец я решила приехать сюда и сказать вам обеим. Вот так. Это все.
Мать сбилась с дыхания, покраснела.
— Извини, что я сказала, будто ты меня не слушаешь, — поспешно добавила она. — У вас обеих достаточно своих проблем и забот. С какой стати вы станете меня слушать? Но сейчас я все сказала. Скоро я познакомлю вам с Сэмом. Он хотел приехать со мной уже сегодня, но я сказала — не в этот раз.
Сара не отрывала глаз от раскрасневшегося лица матери, удивляясь тому, как Урсула смущается, удивляясь каждому ее слову. При этом Сара не смотрела на Хоуп, даже на какой-то миг забыла о ее присутствии. Когда Хоуп испустила яростный вопль, Сара так и подскочила.
— Нет! Ты не можешь так поступить!
Урсула вжалась в кресло, приподняла руку, словно защищаясь. Сара впервые поняла, что этот жест давно стал для матери привычным, но прежде она отгораживалась от нападок отца. Теперь ей приходилось обороняться от Хоуп.