Вдруг прав Бахрушин и все еще сложится не наихудшим образом".
Комбат так и не притронулся к выключателю.
Сумерки сгустились до такой степени, что, стоя у окна, он с трудом увидел стул в углу комнаты.
И тут зазвонил телефон, подмигнув Комбату в темноте красным огоньком. То, что звонил кто-то из троих, покинувших недавно его квартиру, Рублев не сомневался. Но кто?
«Подберезский, Иваницкая, Бахрушин?»
И он принялся ждать, подсчитывая, сколько звонков прозвучит до того, как звонивший потеряет терпение. Первой, по его мнению, должна была положить трубку Иваницкая. Она уходила, будучи менее всех остальных уверенная в своих правах на Рублева.
«Максимум пять звонков даст».
Прозвучал шестой.
«Нет, не Светлана».
После седьмого и восьмого Рублев решил:
«Нет, не Бахрушин».
А когда прозвучал девятый, усмехнулся:
«Подберезский. Этот знает, что прощу, если и двадцать звонков даст».
Рублев взял трубку.
– Алло, – мрачно произнес он в микрофон.
И тут же услышал голос Леонида Васильевича Бахрушина.
Тот говорил, посмеиваясь:
– Чего трубку не берешь, Борис Иванович?
– Да вот, в ванной был.
– Не дури, – продолжал смеяться Бахрушин, – ты один в квартире и не постеснялся бы голый выйти.
Комбат подумал:
«А с чего это он взял, что Иваницкая ушла?»
Но не успел Рублев произнести вопрос вслух, как Леонид Васильевич тут же ответил на него:
– Когда женщина в доме, да еще любимая, по телефону таким мрачным голосом не разговаривают. Ходишь, небось, и думаешь, подкинули вы мне задачу. Ты, небось, думал, кто это звонит – Иваницкая, я или Подберезский? Трубку не брал, звонки считал.
– Точно! – восхитился Комбат.
– Я даже знаю на ком ты, Борис Иванович, остановил свой выбор – думал, Подберезский.
– Вы бы после седьмого звонка трубку положили.
– Я тоже это просчитал, поэтому и звонил дольше. Вот что, дорогой, я полковнику Брагину только что сказал, что ты к нему завтра утром приедешь. Знаешь дорогу?
– Не забыл еще.
– Ну вот и хорошо. Только вздумай не приехать! Не появишься утром у Брагина, так я себе за цель жизни поставлю тебя женить. Андрюшу подговорю, тогда уж точно не открутишься. Я если за что-то взялся, всегда до конца довожу.
Все, значит, завтра с утра ты у Брагина на полигоне.
– Да, – несколько зло ответил Комбат.
И странное дело, после разговора с Бахрушиным на душе стало легче, словно бы Борис Иванович перешагнул через преграду или перевалил через вершину горы и теперь дорога пошла вниз, только успевай переставлять ноги.
Рублев вышел на кухню и поставил на огонь чайник. Он всегда так начинал и так завершал день. Странная привычка, если учесть, что крепкий чай бодрит. Понятно, когда его пьют с утра, но если с вечера, перед сном? И если Комбату задавали такой вопрос, он непременно отвечал:
– На здоровье не жалуюсь, сон отличный.
Мне не только крепкий чай, но и крепкий кофе сон не перебьет, хотя кофе пью редко, не мой напиток.
– Тогда зачем пить, если организм настолько силен, что его не проймешь и лошадиной дозой кофеина?
Но это уже вопрос из области мистики. Есть вещи, которые не поддаются объяснению, но из которых складывается жизнь, делая ее неповторимой.
Пока грелась вода, Рублев снял с холодильника старый толстый Атлас мира, подаренный ему Подберезским. Точно такой же атлас был у Комбата до отлета в Афганистан, но потом непостижимым образом исчез. Старое издание пятидесятых годов, подробное, со старыми названиями.
Рублева мало занимали экзотические страны. Он равнодушно пролистал страницу, на которой была изображена Африка, сплошь усыпанная колониальными названиями и пометками «Французская», «Британская», «Испанская», «Португальская».
Чуть чаще забилось сердце, когда Борис Иванович добрался до карты Афганистана. Но и ее он пролистал.