Она еще не до конца проснулась и, пока он раздевался, пыталась прогнать сон.
- Не знаешь, почему он хотел тебя видеть?
- Думаю, чтобы попросить совета.
Ему не хотелось употреблять слово "помощь", что было бы куда вернее.
Странно. Ему казалось, что если бы здесь, в привычной домашней обстановке, он произнес "отчет Калама", то разразился бы хохотом.
Полчаса назад на бульваре Пастера эти слова звучали очень трагично.
Министр произносил их с каким-то ужасом. Премьер с тревогой говорил об этом, как об одном из наиболее важных государственных дел.
А ведь это каких-то тридцать страничек, которые валялись в течение нескольких лет на чердаке или где-то там еще и которыми никто не интересовался. И смотритель Школы обнаружил их, возможно, даже случайно.
- О чем ты думаешь?
- О некоем Пикмале.
- Кто он такой?
- Пока не знаю.
Действительно, он думал о Пикмале. Вернее, повторял его фамилию по слогам, и она казалась ему забавной.
- Спи.
- Ты тоже. Кстати, разбуди меня, пожалуйста, завтра в семь.
- Почему так рано?
- Мне нужно будет позвонить. Мадам Мегрэ протянула руку, чтобы погасить свет: выключатель был около нее.
Глава III
Неизвестный из маленького бара
Он почувствовал легкое прикосновение руки к плечу и.сразу же услышал знакомый голос:
- Мегрэ! Уже семь.
Жена держала в руке чашку кофе, и его аромат защекотал ноздри Мегрэ.
Его чувства и мозг пока еще работали вразброд, точь-в-точь как оркестр, когда музыканты в оркестровой яме настраивают инструменты. Не было согласованности. Семь часов - значит, день отличается от других: обычно он встает в восемь. Не поднимая ресниц, он понял, что на улице солнце, а вчера был туман. Но еще до того, как слово "туман" вызвало в памяти бульвар Пастера, Мегрэ почувствовал во рту неприятный привкус, которого уже давно не ощущал по утрам. Он вспомнил стопки и деревенскую водку с родины министра.
Мегрэ, помрачнев, открыл глаза и сел на постели. Обнаружив, что голова не болит, несколько успокоился. Он не помнил, сколько раз они наполняли и опорожняли эти стопки.
- Ты чем-нибудь огорчен? - спросила жена.
- Нет. Все в порядке.
С припухшими после сна глазами он маленькими глоточками пил кофе и поглядывал вокруг. Наконец произнес еще заспанным голосом:
- Погода хорошая.
- Да. Все в инее.
Солнечный свет казался терпким и свежим, как деревенское белое вино.
Париж уже проснулся, и до бульвара Ришар-Ленуар долетал привычный шум.
- Тебе надо раньше уйти?
- Нет. Позвонить Шабо, а то после восьми я рискую не застать его дома. Впрочем, если сегодня в Фонтене-ле-Конт рыночный день, его не будет уже в половине восьмого.
Жюльен Шабо служил судебным следователем в Фонтене-ле-Конт и жил там с матерью в большом старом доме. Мегрэ и он дружили еще с тех времен, когда учились в Нанте. Года два назад, возвращаясь из Бордо с конгресса, Мегрэ заехал повидаться с ним. Старая мадам Шабо в шесть утра отправлялась к ранней мессе, а в семь жизнь в доме шла полным ходом; в восемь Жюльен выходил, но не для того, чтобы отправиться в суд - он не был перегружен работой, - а чтобы прогуляться по улицам или по берегу Вандеи.