— Вот здесь, — ответила она, открывая дверь.
Это была большая комната, обставленная со вкусом и даже некоторой роскошью и освещенная двумя окнами в глубоких нишах. С окнами граничила другая голландская печка, украшенная желтыми кафельными плитками, хорошо гармонировавшими с общим тоном комнаты. К печной трубе была подвешена пара птичьих клеток.
— Куда ведет эта боковая дверь? — спросил Холмс.
— Ко мне в комнату, где прежде жила мои мать, — ответила мисс Уолсон.
Несколько минут Холмс с равнодушным видом бродил по комнате.
— Ваш брат, я полагаю, любил читать по ночам, — заметал он.
— Да, он страдал бессонницей, но как вы…
— Пустяки, на поверхности ковра по правую сторону кресла имеются следы свечного воска. Ага! Что это здесь?
Холмс остановился у окна и внимательно посмотрел на верхнюю часть стены. Затем, поднявшись на подоконник, он протянул руку и слегка потрогал штукатурку в разных местах, после чего понюхал кончики своих пальцев. Когда он спустился вниз, его лицо было нахмурено и озадачено. Он начал медленно двигаться по комнате, не отрывая взгляда от потолка.
— Очень странно, — бормотал он.
— Что-нибудь не в порядке, мистер Холмс? — нерешительно спросила мисс Уилсон.
— Меня просто интересует происхождение этих странных линий и завитков на верхней части стены и штукатурке.
— Это, должно быть, проклятые тараканы, которые притащили на своих лапках пыль! — извиняющимся тоном воскликнул Уилсон. — Я уже говорил вам, Джэнет, что вы должны внимательнее следить за работой слуг. Ну а что теперь, мистер Холмс?
Мой друг, который направился к боковой двери и заглянул внутрь, снова закрыл ее и шагнул к окну.
— Наш визит оказался бесполезным, — сказал он, и так как я вижу, что туман все поднимается, боюсь, что нам придется отправиться домой. Здесь, наверно, ваши знаменитые канарейки? — добавил он, указывая на клетки над печью.
— Нет, просто образцы. Но взгляните сюда.
Уилсон повел нас по коридору и открыл дверь.
— Вот! — сказал он. Очевидно, это была его собственная спальня, и она не была похожа ни на одну из спален, которые я когда-либо видел. От пола до потолка комната была увешана множеством клеток, и маленькие золотистые певуньи в них наполняли воздух нежным пением и трелями.
— Дневной или ламповый свет — это для них все равно. Ну, Кэрри, Кэрри! — Уилсон просвистал короткую мелодию, которая показалась мне знакомой. Птичка подхватила ее и залилась восхитительным пением.
— Это песнь жаворонка! — воскликнул я.
— Совершенно верно. Как я говорил уже раньше, фринджиллская канарейка при соответствующей дрессировке может превосходно имитировать звуки.
— Я должен признаться, что не моту разобрать эту мелодию, — заметал я, когда одна из птичек разразилась низким, все нарастающим свистом.
Мистер Уилсон поспешно набросил полотенце на клетку.
— Это песенка тропической ночной птицы, — коротко отрезал он, — и, так как я предпочитаю, чтобы мои птички днем пели дневные песенки, придется наказать Пеперино, оставив его в темноте.
— Меня удивляет, что вы в спальне предпочитаете открытый камин печке, — заметил Холмс, — ведь это может вызвать сильный сквозняк.
— Я не замечал этого… Боже мой, туман в самом деле усиливается. Я боюсь, мистер Холмс, что вам предстоит довольно неприятное путешествие.
— Да, нам пора отправляться.
Когда мы спустились по лестнице и задержались в зале, в то время как Уилсон пошел за нашими шляпами, Холмс наклонился к молодой хозяйке.
— Мне хотелось бы напомнить вам, мисс Уилсон, о том, что я сказал раньше насчет женской интуиции, — спокойно заметил он.