— Да будет вам. Последний секрет, которым владела Россия, — это синхронизатор. У молодых людей он есть, причем более совершенный, чем наш.
— И все-таки. В тридцать восьмом вы обнаружили развалины и решили, что какой-то доктор наук сможет остановить войну?
— Задание было намного серьезней: не допустить нападения на Прибалтику. Ведь черная полоса началась с бомбардировки Таллина.
— Вильнюса, — уточнила Ксения.
— Риги! — крикнул я.
Исторические факты на глазах превращались в песок. Мир трещал по швам — пока еще только в моем воображении, но когда-нибудь, я чувствовал, он не выдержит такого насилия и рухнет по-настоящему.
— Теперь это не так важно, — сказал Лиманский, — Тихон должен был не ловить падающие бомбы, а предотвратить конфликт, не дать ему развиться. Для этого он и отправился с упреждением, в девяносто восьмой. Иван Иванович ознакомил его со своими архивами…
— С некоторой информацией, обладая которой можно было слегка надавить на ту власть, — пояснил Фирсов.
— И вы полагали, что с помощью шантажа Тихон изменит мировой порядок?
— Поскольку наш ученый муж проболтался и вы знаете, кто я такой, то поверьте мне на слово: мировой, как вы выразились, порядок всегда был заложником каких-нибудь снимков или записей.
— И Тихон, вместо того чтобы образумить политиканов, сам спровоцировал Балтийский кризис.
— Все зависит от точки зрения. Для вас он — тот, кто уничтожил страну, для нас — человек, способный ее воскресить. Тихон — блестящий аналитик, разбирается в истории, представляет, как работает синхронизатор. Другого кандидата у нас не было.
— Кришну с ним послали для прикрытия?
— Прикрываться теперь нужно от него самого, — проговорил Лиманский. — Сомнений нет, — обратился он к Ивану Ивановичу. — Тихона следует нейтрализовать, чем быстрее — тем лучше. Не знаю, что и как он собирается делать, но мы его не контролируем.
В комнату вошел Левша, за ним, пряча глаза, появился Майор.
— Как же ты, мил друг, его проворонил? — с ходу набросился на него Иван Иванович. — Специалист все-таки. Инженер… чего там?.. душ? Ты ведь с ним разговаривал, я имею в виду, как психолог. Тесты разные, то-се. Неужели наука не может четко определить, кто нормальный, а кто помешанный?
— Не может, Иван Иванович, — с сожалением констатировал Майор. — Одно ясно: серьезных расстройств психики у него нет. Волевой, целеустремленный, не без способностей. Изобретателен, склонен к неординарным поступкам…
— В общем, классический случай шизофрении, — сказала Ксения.
— Просили рискового человека с воображением, вот и получайте.
Фирсов выбрался из кресла и подошел к сейфу. Сначала я решил, что ему зачем-то потребовался керосин, но вместо пластмассовой фляги он выволок из шкафа потертый брезентовый мешок.
— Николай, помоги. Проверим, что нам от Тихона осталось в наследство.
Куцапов перевернул рюкзак, и по полу разлетелось барахло, которое могло валяться в столе у любого мальчишки: выломанные откуда-то платы, насмерть зачитанная книжка, несколько мотков проволоки и…
Николай с Левшой одновременно бросились к черной металлической болванке, покатившейся под ноги Фирсову.
— Аккуратней надо! — укорил Левша. — Граната, Иван Иванович.
— Сам вижу, что не репа.
— Да он у вас еще и шутник, — заметила Ксения, мягко отнимая у Левши опасную игрушку.
Ксения передала гранату мне, и я понял, что она имела в виду. К узкой части корпуса, там, где находилась чека, была приклеена бирка, извещавшая:
«ПРОВЕРЕНО ЭЛЕКТРОНИКОЙ. ГАРАНТИРУЕТ ПОЛНОЕ УДОВЛЕТВОРЕНИЕ».
— Цинизм и чувство юмора. Без них в наших условиях хана, — объяснил психолог.
— А как же водка? — проревел Колян, толкая его локтем. — Против стресса — первое дело.
— Тихон ею не увлекался. Вот, — Майор поднял с пола книгу. — Вот его пунктик.
Я снисходительно оглядел брошюру — оторванные страницы высовывались, как закладки, обложка держалась на честном слове, однако стоило мне прочитать название, и книга моментально стала бесценной. Боясь ошибиться, я стер с нее пыль, но слова от этого не поменялись местами, а лишь стали контрастнее.
«НИЧЕГО, КРОМЕ СЧАСТЬЯ». Я уже видел этот роман, когда-то держал его в руках и — было время! — считал его своим. Имя автора, набранное мелким шрифтом на фоне звездной бездны, я разобрал не сразу. И все же это был Кнут. «Александр Кнутовский» совсем не похоже на «Михаил Ташков». Напрасно я всматривался в крохотные буковки, мне не померещилось. Книжку действительно написал Кнут. Мефодий всучил мне чужие рукописи — это было ясно давно, но теперь я убедился окончательно.
— Странно, почему Тихон ее оставил, — сказал Майор. — Книга была ему очень дорога, и если он знал, что не вернется…
— Затем и оставил, чтоб мы этого не поняли. Эх, психолог!
— Книга была его Священным Писанием, а Кнутовский — пророком, — настаивал Майор. — У каждого из нас есть какая-то отдушина, без нее нельзя, особенно когда сидишь под землей, а вокруг — только прах. У кого — спиртное, у кого — старая фотография. Не знаю, что Тихон нашел в этом романе, но для него он был и другом, и любовницей, и психоаналитиком.
— И если б его автору угрожала опасность, а он смог бы ее отвести… — начал я.
— Безусловно. Он сделал бы все, чтобы книга состоялась.
— Сдается мне, ты что-то придумал, — оживился Фирсов.
— Ксюша, помнишь тот грузовик в две тысячи первом? Длинный такой фургон, «Москарго», кажется.
— Ты уверен?
— Нет. Но там, на перекрестке, он вел себя так, будто заранее знал, что произойдет. И появился только для того, чтобы не дать нам разбиться.
— Ты был знаком с этим писателем?! — воскликнул Петрович.
— И ты сможешь на него выйти? — страстно спросил Куцапов.
Все повернулись ко мне. Мой ответ был известен, ведь кроме этого ничтожного шанса мы не имели ничего.
— Мы пойдем вдвоем, — сказал я. — С Коляном.
— Как это? — не поверила Ксения.
— Ксюша, ты останешься. Если ты будешь там, то роль зрителя тебя не устроит, я знаю. А вставать на его пути… это почти самоубийство, — закончил я шепотом.
Ксения смерила меня гневным взглядом, но я не уступил. Она могла демонстрировать свое негодование всеми доступными способами, это все же лучше, чем разделить участь Мамы.
— У Тихона есть что-нибудь, кроме синхронизатора и компромата? — спросил я.
— Есть, — опечалился Лиманский. — Масса планов.
Фирсов, надрывно закашлявшись, кинул в рот очередную таблетку.
— И еще — абсолютные полномочия.
ЧАСТЬ 4 АБСОЛЮТНЫЕ ПОЛНОМОЧИЯ
Иван Иванович достал конверт и старательно его разгладил.
— Не знаю, получится ли. Координаты запомнил?
Я назвал адрес вплоть до этажа.
— За помощью придешь только в самом крайнем случае. На двери два звонка: верхний и нижний. Нижний не работает — провода перерезаны. В него и позвонишь. Когда я открою, представишься братом Аллы Генриховны. Я скажу, что между нами все кончено. Ты ответишь, что возникли некоторые затруднения и в моих интересах тебя выслушать.
— Экий вы, однако, сердцеед, Иван Иванович!
— Заткнись, — ласково произнес он. — Брат Аллы Генриховны, ты понял? Что-нибудь перепутаешь — пеняй на себя. Если забудешь имя-отчество, даже не суйся, считай, что меня там нет. Дальше. Зайдешь и отдашь конверт. Не на лестнице, а в квартире. Я спрошу, что там, ты скажешь: пьеса Чехова. Не вздумай импровизировать — плохо кончится. Пока я буду читать, стой смирно, руки держи на виду. Если я не убью тебя после первого абзаца, значит, можешь рассчитывать на мою помощь. Но, повторяю, лучше, если вы справитесь сами.
— Иван Иванович, мне бы ствол…
— Обойдешься.
— Я же не требую танк! Пистолетик какой-нибудь скромный.
— У тебя синхронизатор. Сильнее его оружия нет. И послание одного Фирсова другому. При умелом обращении оно заменит ядерный чемоданчик президента, так что пистолет тебе не понадобится. Стрельба в городе — это провал.
— А Коляну вы письмо не доверяете?
— Он человек надежный, но уж больно самостоятельный. Начнет пороть отсебятину, все испортит. То, что находится внутри, — Фирсов многозначительно потыкал в замусоленную бумагу, — очень и очень серьезно.
— Новый компромат? — догадался я. — На вас?
— А как, ты думал, можно заставить подчиняться полковника ФСБ? После того, как все сделаете, не задерживайтесь. Я тут в конце приписал, что ты от друзей, но он ведь может и не поверить.
— Я бы точно не поверил.
— Я тоже, — сказал без улыбки Фирсов.
В две тысячи первый мы отправились старым маршрутом: автобусом до парома, и два скачка в сгоревшей бытовке.
Простояв на дороге минут сорок, мы остановили груженный торфом самосвал, который подбросил нас до «Водного стадиона». Плату за проезд водитель брать не хотел, но я насильно всучил ему десятку, чтобы проверить реакцию.