То, что некогда торчало, выпирало, громоздилось, было сметено, просеяно сквозь мелкое сито и снова размолото. Москва распалась на миллиарды тонн обугленного щебня, и любой ее осколок легко уместился бы на ладони.
Напрасно я потешался над конструкцией нашего автомобиля — он как нельзя лучше подходил для поездок по руинам. Большие шины с грубым рисунком протектора легко преодолевали ухабы, каждый из которых для обычных колес мог бы стать роковым. Решетка спереди действовала наподобие совка: она срезала бугры и тащила их дальше, пока на пути не попадалась яма, принимавшая в себя лишний грунт.
Исчезнувшие здания открывали фантастически далекую перспективу, однако все находившееся дальше нескольких сот метров сливалось в сплошную выжженную поверхность.
В лицо мягко давил теплый ветерок, но пыли нигде не было: дожди унесли ее вниз, под обломки, туда, где раньше кто-то ходил, гулял, бегал. Сейчас этот нижний уровень засыпал новый культурный слой — несколько метров перекаленного крошева. Последний слой цивилизации.
— Нам легко пополнять свои ряды, — сказал Левша. — У власти есть все, у нас — только один аргумент. Вот этот, — он сплюнул на камни. — Тот, кто здесь побывал, возвращается домой сторонником Сопротивления.
— Мы видели, как люди уезжали, — проговорила Ксения.
— Никто не знает, сколько их осталось в городе, но это и не важно. После ядерного оружия Китай применил генное.
— Слышь, я думаю, на Земле вообще никого не осталось.
— Это ты, конечно, загнул. Где-нибудь да остались. Но здесь точно нету, мы проверяли, — возразил Левша.
— А радиация? Счетчик Гейгера у вас хоть есть?
— Зачем? Трещит как бешеный, только на нервы действует.
— Трещит? Так местность заражена?
— Есть маленько, — беззаботно откликнулся чернокожий и, помолчав, присовокупил:
— Пидоры азиатские!
— Выходит, до войны еще семь лет?
— Смотря откуда считать. У Петровича своя арифметика. А у Тихона, может, еще лучше. Да, Миша?
Не дождавшись ответа, Левша нахмурился и медленно повернулся ко мне. Остальные, уловив его напряжение, сразу затихли.
— Слышь, как он там? Живой еще? — спросил Роджер с фальшивой невозмутимостью. — Ничего не передавал?
— Кто? — Я увидел, как Левша снял с плеча автомат и положил себе на колени, направив ствол в мою сторону.
— Это мы с Петровичем обсудим, — вмешалась Ксения.
— Поглядим. — Веселый достал пистолет и начал демонстративно крутить его на пальце.
Ориентируясь по одному ему известным приметам, Конь несколько раз повернул и остановился у огромного кургана, к основанию которого была прорыта узкая тропинка. Мы спустились на землю и, выстроившись гуськом, пошли по углубляющейся траншее, выложенной относительно ровными кусками серого камня. Наши новые товарищи ненавязчиво расположились таким образом, что мы с Ксенией оказались блокированы и спереди и сзади.
Пресекая возможную попытку о чем-либо договориться, между нами влез плечистый Сыр. Дружественный конвой молча повел нас вниз — туда, где в насыпи был выкопан фрагмент темной стены с щербатым зевом пустого оконного проема.
Спрыгнув с подоконника на пол, мы попали в просторное помещение. В комнате имелось еще пять или шесть окон: все они были разбиты, и под каждым возвышалась горка ссыпавшегося снаружи щебня.
Мы вышли через богатую дверь из красного дерева и куда-то направились по гулкому мраморному коридору. Рассредоточившись, конвоиры окружили меня с четырех сторон, словно опасность, которую я для них представлял, увеличивалась с каждым шагом. Чем дальше мы отходили от кабинета, тем сильнее сгущались сумерки. Вскоре партизаны зажгли карманные фонарики, и стены отшатнулись в темноту — зрение уже не воспринимало ничего, кроме нескольких желтых овалов, скачущих перед ногами.
Добравшись до тупика, мы свернули влево, и Веселый предупредил:
— Слышь, осторожно. Лестница.
Вниз вели широкие ступени, и я окончательно убедился, что мы находимся в каком-то официальном учреждении, разумеется — бывшем. Здесь даже сохранилась пыльная красная дорожка, забранная под латунные прутья.
По мере того как мы спускались, становилось все светлее, и на минус третьем этаже фонари были экономно выключены. Внизу, между лестничными пролетами, мерцал тоскливый огонек.
Следующая площадка заканчивалась не ступеньками, а новым коридором, и, вступая в него. Левша громко объявил:
— Фили!
— Шаболовка, — лениво отозвались из затененной ниши.
— Вперед, — подтолкнул меня Веселый.
Мы остались вчетвером, остальные свернули в какую-то комнату, из которой тут же донеслись приветствия братьев по оружию. Через каждые десять метров на стенах висели керосинки, поэтому здесь было не так одиноко, как наверху.
Справа открылась дверь, и в светлом проеме показался невысокий человек со шкиперской бородкой. Чуть повыше ушей его борода плавно переходила в венчик седых волос вокруг вытянутой блестящей лысины. Мужчина выглядел на полтинник и был одет в бледно-зеленую полевую форму, которая ему совершенно не шла. К армии он имел такое же отношение, как я к пчеловодству.
— Петрович, они не от Тихона! — возмущенно объявил Роджер.
— Евгений Петрович! — неожиданно вскрикнула Ксения и бросилась к бородатому.
Веселый попытался ее остановить, но Ксения не собиралась делать ничего дурного, наоборот: обняв мужчину, она закружила его по коридору, и чернокожий застыл в неловкой позе.
— Они не от Тихона! — повторил Левша.
— От какого Тихона, Евгений Петрович? — остывая, спросила Ксения. — Это же я. Кенгуру!
Тот озабоченно посмотрел на Ксению — он явно видел ее впервые.
— Заходите, — коротко сказал он.
— Евгений Петрович! Я Ксения!
— Очень приятно, — молвил бородатый и, основательно усевшись в глубокое кресло, обратился к Левше. — Если они не от Тихона, то зачем вы их притащили?
Тот лишь пожал плечами и отошел к дальнему углу, словно снимая с себя всякую ответственность.
— Это я, — признался Веселый. — По каналам ГИП прошла информация о людях с синхронизатором. Откуда он у них, как не от Тихона?
Петрович скрестил руки на груди и развернулся ко мне.
— Если вас прислал Тихон, то почему вы отказываетесь? Что с ним? Почему Тихон не вернулся сам? — он задумчиво погладил острый кадык и вдруг догадался:
— Может, не Тихон, а Кришна? Или они назвались как-то иначе? От кого вы?
— От вас, Евгений Петрович, — ответила за нас двоих Ксения, хотя оптимизма в ее голосе поубавилось. — Не было никаких посредников, вы сами вручили мне и дырокол, и задание.
— Дырокол?
Ксения предъявила ему машинку.
— Ну да. Вот с этим синхронизатором они и отправились.
— Кто «они»? — топнула ногой Ксения. — Вы же меня одну посылали!
— Нет, — уверенно ответил Петрович. — Были только Тихон и Кришна.
— На ГИП не похоже, — высказался Левша. — Попади к ним синхронизатор, они бы не двоих прислали, а сотню.
— Если бы его заполучила Гвардия, сейчас или в будущем, они бы давно уже нагрянули, — согласился Евгений Петрович. — Тут что-то другое. Вы, как я понимаю, из тысяча девятьсот девяносто восьмого?
— Тогда почему я вас знаю? — проговорила Ксения. — В девяносто восьмом вам было лет двадцать, не так ли? А мне — годик или два.
— Ах вот как? Мы с вами знакомы? — не то удивился, не то усмехнулся он.
— Евгений Петрович Лиманский. Вы были жутко засекречены. Все, что мне о вас известно… — Ксения умолкла, вспоминая. — Ожог от кислоты на правом предплечье. В молодости носили очки, потом сделали операцию, но привычка осталась.
Лиманский машинально потянулся к уху, намереваясь поправить несуществующую дужку, но, спохватившись, сделал вид, что почесывает затылок. Интеллектуала такой жест не красил.
— Нам запрещали приносить на базу личные вещи, — продолжала Ксения. — Но у вас всегда была с собой фотография жены и сына. Мальчика звали Егором, а жену, простите, не помню. Но могу описать.
— Не надо.
Петрович вынул тощий, потрепанный бумажник, в котором хранился только один листок — маленькое фото с изломанными углами, — и грустно на него посмотрел.
— Откуда вы?
— Из двадцать шестого. Только из другого.
— Значит, он все-таки есть, другой двадцать шестой?
— Скорее даже другие.
— И что, в одном из них мы встречались? И… — Лиманский неопределенно помахал фотографией. — Вы слышали о моей семье? То есть Ирина и Егор… в том двадцать шестом они были живы?
— Этого я не знаю, — призналась Ксения. — Но вы часто говорили, что скучаете.
— Живы, — прошептал Лиманский, убирая бумажник. — Извините, как вас, Кенгуру?
— Ксения.
— А вы, молодой человек?
— Михаил.
— Ксения и Михаил. Садитесь, разговор будет долгий. Веселый, сходи за Фирсовым.
Мы разместились на узких неудобных стульях, Левша занял место в углу. Автомат он так и не убрал, лишь опустил стволом вниз, готовый в любой момент перевести его в положение для стрельбы. Евгений Петрович скорбно разглядывал свою обувь и с дальнейшими расспросами не торопился — судя по всему, мы ждали какую-то важную птицу и берегли красноречие для нее.