— Что ты несешь?
— Да. Это то самое, чего я боялась, — пробормотала она.
— Можешь объяснить толком?
— Я тоже знаю далеко не все. Дырокол появился в две тысячи двадцать пятом году. По официальной версии его собрал неизвестный самородок, кустарь-одиночка. Это, конечно, ересь. Я уверена, что дырокол просто подбросили. Если целый институт бьется больше года и не может понять принципа его работы, то ясно, что он… не отсюда.
— По-моему, ты слишком трепетно относишься к электронике. Любая, самая хитрая штука — это провода, по которым бежит ток. Не более того.
— Эдисон разбирался и в проводах, и в токе, но что он мог знать о компьютерах? В общем, ученые долго мудрили и не придумали ничего лучше, как отправить дырокол в прошлое. Они хотели иметь не черный ящик, а чертежи и схемы. Еще сильнее этого желали военные. Им нужен был не один прибор, а несколько. Машина времени в единственном экземпляре бесполезна, никто не осмелится ее использовать.
— Выиграть время на исследования дырокола при помощи самого дырокола. Оригинально. Только если ваши специалисты оказались бессильны, чего вы ждали от ученых прошлого?
— Практики ничего не добились. Нужно было обращаться к теоретикам, тормошить фундаментальную науку, а это очень долго. Лабораторию, изучавшую прибор, преобразовали в Отдел «четыре нуля» с собственной службой безопасности и прочими прелестями. Все другие программы закрыли. Сотрудников вместе с семьями вывезли куда-то за город.
— А как вы нашли Мефодия? Нарочно искали никчемного придурка?
— Ученые боялись нарушить естественный ход событий, но кое-кто покопался в архивах Министерства национальной безопасности и выяснил, что дырокол уже передавали, в сентябре две тысячи первого. Все было известно заранее: кто, кому и когда. Агент, участвовавший в акции с той стороны, то есть в прошлом, в двадцать шестом году оказался еще жив. Бодрая такая дамочка лет пятидесяти. Ты с ней знаком.
— Алена? Улитка?
— Ее агентурная кличка. Алена уточнила некоторые подробности, и все окончательно убедились, что это уже было. Начальство получило готовый сценарий.
— Актер не сопротивлялся.
— Конечно, нет. Когда подставной человек проболтался Мефодию о готовящемся эксперименте, тот сразу понял, что это его шанс.
— Они также знали, что он повезет с собой тексты, отдаст их мне и так далее.
— Да. Правда, одна деталь из общей картины выпадала. В документах МНБ говорилось, и Алена это подтвердила, что вас с Мефодием ликвидировали.
Ксения замолчала, ожидая моей реакции, однако меня эта новость не встревожила. Мне и самому было не совсем ясно. почему я все еще жив.
— Здесь у вас неувязочка выходит. Допустим, меня убрали. В две тысячи первом или в две тысячи шестом — не важно. Откуда, в таком случае, взялся Мефодий, ведь он — труп.
— Во-во. То же самое решили и аналитики. В тридцать лет человек мертв, а в пятьдесят — вроде уже нет. Та еще задачка.
— Но его все равно послали.
— Так было. Все встало с ног на голову: теперь уже не отправить Мефодия означало бы изменить прошлое.
— Дальше я знаю. Он пришел и вручил мне рукописи. А потом его посетила новая идея: чтобы я перенесся еще на пять лет. Я так и сделал. В итоге Улитка получила машинку. Все счастливы. Зачем же ты меня спасла? И после аварии, и в метро?
— Ты крайне неусидчив, — сказала Ксения. — Сосредоточься. Прибор был один, и сейчас он у Алены. Что у меня в руке? — Она извлекла из кармана и положила на ладонь свой дырокол. — Примерно через месяц после отправки в прошлое наши мудрецы его раскололи. Они не только создали копию, но и сумели ее усовершенствовать.
— Всего один месяц. И вы не могли подождать. Что же ваши эксперты, не чувствовали, что стоят на пороге?
— До того порога было ровно двадцать пять лет. Они справились только благодаря тому, что вы передали дырокол. Вот тебе и ответ, почему Мефодий оказался жив: появилась возможность вернуть вас назад.
— Благодарствую, — равнодушно отозвался я.
— Просто они не хотели ломать логику событий. Раз Мефодий существует в две тысячи двадцать шестом, значит, в две тысячи первом тебя спасли.
— Так мы ушли из-под носа самой ФСБ?
— Те, кому полагалось тебя ликвидировать, погонями не занимаются. Это были ребята пожиже, хотя, уверена, из той же фирмы. Чем-то ты им помешал.
— Будем считать, что ФСБ распалась на две фракции: первая вербует Алену и убирает людей без лишнего шума. Вторая действует отдельно от первой и предпочитает стрелять у всех на глазах. Интересно, где они сейчас — и та и другая.
Я отдернул занавеску и выглянул на улицу. Стройка, издохшая на уровне четвертого этажа, горы хлама и проросший сквозь мусор темный бурьян. В нескольких окнах желтели узкие полосы — так свет пробивается сквозь щели между плотными шторами. Бояться легко. Учатся этому быстро.
— Не хотели менять историю, — усмехнулся я. — Переживали за логику событий.
— Я тоже думала, что виноваты во всем мы, оттого и загорелась идеей предотвратить аварию. Я надеялась, что аналитики все просчитали, но, видимо, это невозможно. Мы платим слишком дорого. Я решила все вернуть на свое место. Но к Алене мы опоздали.
— Тот, кто владеет машинкой, не может опоздать.
— Ну, я не так выразилась. Ты сам слышал, что передали по телевизору, и что сказал твой младшенький. Волнения в Прибалтике начались до того, как Алена получила дырокол. Ты понимаешь, что это значит?
— Нет.
— Вот и я тоже. Следствие не может опережать причину. Остается одно: в две тысячи первом году дырокол, вместо того чтобы лежать под микроскопом, работал.
— Это мог сделать кто-то из ваших.
— Пока я не верну Мефодия, они не рискнут.
На столе осталось одно яблоко, и я тихонько подвинул его Ксении, но та откатила его обратно. Я достал нож и разрезал яблоко пополам. С таким решением она не спорила.
— Ксения, я ведь тебя совсем не знаю.
— И не узнаешь, — ответила она. — Не потому, что мы с тобой из разных времен. С тех пор, как я связалась с Отделом, я перестала принадлежать себе.
— Потом подвергнешь меня коррекции памяти, как обещала.
— Нельзя же верить всему, что тебе говорят, особенно — женщины. Читала в какой-то книжке, вот и ляпнула для поддержания авторитета.
От нечего делать я включил телевизор. Работал только первый канал, и то без звука. Мужеподобная дикторша что-то быстро проартикулировала маленьким злым ротиком, и на экране возникли два фоторобота. На одном была изображена кукольная мордашка с гипертрофированными губами и похотливым взором, на другом — типичный уголовник, замышляющий очередное преступление.
— У старого охотника довольно своеобразное видение человеческой сути, — отметила Ксения. — В город нам больше нельзя.
Изображение поменялось: теперь показывали бесплатную раздачу продуктов с ооновских грузовиков. Солдаты старались демонстрировать уважение, но как лицедеи они никуда не годились.
— Что дальше, Ксюша? За что хвататься?
— Тебе нравится меня так называть? Ладно, не возражаю. А хвататься мы будем за то же, за что и раньше. — Она положила машинку на стол и, подперев щеку кулаком, задумалась. — В две тысячи первый вмешиваться поздно, там уже все поплыло. Остается нырнуть еще глубже.
— Куда же? На сорок лет назад, на восемьдесят?
— К отправной точке. К тому, с чего началась операция. Я остановлю гонца.
Как и тогда, в кабинете на Петровке, дырокол лежал всего в нескольких сантиметрах от моей руки, и в мозгу снова заныла та же свербящая мысль: «Через секунду будет поздно». Я рванулся к машинке. Мне показалось, что я был достаточно быстр, но Ксения меня обогнала. Она перехватила мое запястье и отвела руку в сторону, от чего у меня в локте что-то щелкнуло. При этом Ксюша оставалась расслабленной и даже не поменяла позы.
— Прости. Рефлексы.
— Да, в обиду ты себя не дашь. Но одну тебя я все равно не отпущу. Что здесь будет в двадцать шестом — концлагерь, пепелище?
— Ты хочешь отправиться со мной?
— Я настаиваю.
— А если действительно пепелище?
— Сгорим вместе.
Ксения улыбнулась.
— Как рука?
— Превосходно.
— Дай-ка. — Она взяла меня за локоть и сделала какое-то неуловимое движение. Боль постепенно прошла.
Эта ненавязчивая демонстрация силы была мне до лампочки. Пусть потешится. Тот, кто постоянно доказывает свое превосходство, больше всех нуждается в защите.
— Я не могу предложить тебе ничего, кроме моральной поддержки. Такая малость. Но без нее ты пропадешь.
— Ты прав, — прошептала Ксения.
С улицы послышался заливистый лай — кто-то выгуливал собаку. Передачи закончились, и экран покрылся рябью. Я выглянул в окно — то ли поздний вечер, то ли раннее утро. Молодая овчарка неслась по стройке, догоняя брошенную хозяином палку. Собаки не носят часов, их не волнует, что будет завтра, и в этом им крупно повезло.