— Что «с прошлого года»?! — требовал я от Миши-младшего, мотая его за плечи.
— Заваруха эта. С независимостью. Хотят отдельно жить. От нас, — промямлил он.
Ксения молниеносным движением скинула Алену на пол. Рука Алены оказалась вывернутой за спину, а кисть — заломленной. Ксения держала ее за мизинец легко и без всяких усилий, но та выла от боли.
— Дырокол сюда, — спокойно приказала Ксения. — Мы торопимся.
— Не-е-е… — заскулила Алена.
— С-сука! — выдохнул Миша и ринулся к женщинам, но я его снова ударил. На этот раз я попал в ухо, и он, отлетев к столу, врезался в монитор.
— Все, все, Мишка, я поняла!
Дверь с грохотом упала на пол, и по ней тяжело пробежали чьи-то ботинки.
— Ксюша! Дыру!!
Ксения перекувырнулась через голову и растворилась в воздухе. Сзади раздался какой-то звук — передернули затвор? — и я, не разбираясь, рыбкой запрыгнул в ту точку, где только что исчезла Ксения.
Прежде чем покинуть последнее считавшееся родным место на Земле, я разобрал пару яростных реплик, брошенных странно знакомым голосом.
Приземляясь на чужой пыльный палас, я толкнул Ксению под колени, и она завалилась на меня.
— Вот так и лежите, — прохрипел кто-то. — Не вставайте.
Послышался металлический «клик-клак». Теперь уже я не сомневался: это был затвор.
Со стены на нас смотрела печальная кабанья морда. Рядом с ней висела большая фотография: крепкий мужчина в камуфляже держит за уши двух убитых зайцев.
— Шевельнетесь — пальну, — сипло предупредил незнакомец. — Тушками сдам, — добавил он и нетрезво заржал.
На вид ему было лет шестьдесят: безнадежно спившийся мужик, вся старость которого заполнена водкой и грезами о славном прошлом. Хозяин квартиры производил впечатление человека беззлобного, однако он был пьян, и это обстоятельство вкупе с карабином калибра 7, 62 в дрожащих руках не сулило ничего хорошего. Рыло убиенного зверя со стеклянными глазами, давний снимок, увековечивший один из подвигов, и — возможность вновь стать героем.
— Я считала, что настоящие охотники уже перевелись, — уважительно заметила Ксения. — Сибирь там или Африка — это другое дело. Но чтобы встретить родственную душу здесь, в Москве…
— Пой, птичка, — осклабился мужчина, усаживаясь на скрипучий стул. — Сейчас за вами приедут.
— Кто приедет, милиция?
— Городской патруль. К соседу на той неделе тоже вломились. Трое, с ножами. Прямо в ванной их и казнили, вот так-то.
— А почему в ванной?
— С плитки кровь легче отмывается.
— Куда нас занесло? — спросил я у Ксении.
— Все туда же, в две тысячи шестой.
— Когда это кончится?
— Скоро уже, — заверил охотник. — По законам военного времени. А иначе с вами, барбосами, нельзя.
— Что же ты нас сразу не убил? В газете напечатали бы: «не растерялся». И харю твою пьяную на всю полосу.
— Мне слава без надобности.
— По законам военного времени, говоришь? А за ружьишко тебя не накажут? Обидно получится.
— Не стращай. Мы правила знаем: ствол пропилен, боек сточен.
— Что же ты, урод, затвором клацал? — воскликнул я, поднимаясь с грязного пола.
Мужик осознал, что проговорился, и его лицо приобрело плаксивое выражение. Он даже не пытался нас задержать.
— Берите, сволочи, все берите, — захныкал он. — Грабьте старика!
— Завтра ограбим, когда проспишься.
Как только мы отошли от дома, рядом с ним затормозил открытый джип с четырьмя солдатами в голубых касках. Один остался за рулем, а трое вбежали в подъезд. Мы поспешили свернуть за соседний корпус.
В нормальном времени от Конькова до Перова можно было добраться минут за сорок, но теперь оно испарялось, превращаясь в другое время — военное. Так сказал охотник.
Метро по-прежнему не работало. На автобусной остановке отирались какие-то угрюмые люди, и мы присоединились к ним. Вскоре подошло и само транспортное средство — назвать автобусом ржавый сарай на колесах не поворачивался язык. «ЛАЗ» без единого целого стекла был полон. Его бока украшали непотребные рисунки, а двери и вовсе отсутствовали — пассажиры висели на ступеньках, рискуя сорваться.
Мы чудом втиснулись в салон и поехали. Как выяснилось позже, автобусы здесь были единственным общественным транспортом и их маршруты пролегали вдоль веток метро. Соваться в центр мы не отважились и сделали пересадку на Садовом кольце.
То, что я увидел из окна автобуса, было гораздо хуже, чем диктатура мистера Ричардсона. Большинство витрин оказалось заколочено высокими щитами, похожими на забор сельского куркуля, но толку от них не было. Тут и там юркие людишки, раздвигая болтавшиеся на одном гвозде доски, проникали внутрь. Из других калиток «уже выглядывали осторожные мордочки, набившие добром мешки и коробки».
На всю Москву патрульных не хватало, поэтому солдаты стерегли лишь особо важные объекты, в то время как мелкие склады и лавчонки беззастенчиво грабились. Некоторые магазины охраняли сами хозяева или нанятые ими бойцы с цепями и дубинами. Между ними и мародерами постоянно вспыхивали короткие стремительные драки, в результате чего и тех и других увозили в маленьких голубых грузовичках, а товары, оставшиеся без присмотра, немедленно растаскивались. Торопливо унося свои трофеи, люди спотыкались, разбивали о мостовую бутылки и электронику, а за прохудившимися пакетами с крупой тянулись длинные варварские шлейфы.
Когда мы с Ксенией вошли в квартиру, было уже темно. Я запер дверь, прикрыл форточки и сдвинул занавески. Перед глазами стояли серые лица, размалеванные автобусы и редкие двойки патрульных, шатавшиеся по одинаковым улицам.
— Кушать будешь? — спросил я.
— Если хочешь, я что-нибудь приготовлю, — устало проговорила Ксения.
— Я сам. В прошлый раз у него было полно жратвы.
— У кого?
— У иуды.
Ксения не стала напоминать, что иуда — это Михаил Алексеевич. То есть я.
Полки на кухне были пусты, но меня это обрадовало. Может, в новой версии настоящего я уже нигде не служу? Не обираю харчевню бывшего лейтенанта, не внушаю страх бедолаге Одоевскому — просто живу. Не самое позорное занятие.
В холодильнике нашлось несколько чудом сохранившихся яблок. Все торговцы давно разъехались по своим колумбиям и коста-рикам, а их фрукты остались здесь.
— С тобой привыкаешь к здоровой пище, — засмеялась Ксения.
— Похоже, это мое единственное достоинство.
— Я ожидала худшего. — Она аппетитно хрустнула яблоком и пояснила:
— Человек берет чужие книжки и отправляется в прошлое, чтобы выдать их за свои. Как прикажешь к нему относиться? Мало того, он еще и непролазно глуп: верит, что случайно узнал о секретной операции и что испытателя подбирает какой-то лаборант.
Наконец-то она заговорила. У меня скопилось столько вопросов, что я начал в них путаться.
— Давай по порядку. Сначала про рукописи.
— Странное у тебя представление о порядке. Ну хорошо. В издательстве тебя ждали. Рукописи уничтожили сразу же, как только ты их принес. Эти книги должны выйти позже.
— И под другой фамилией, — добавил я.
— Не все. Мефодий передал тебе и свои романы тоже. Какие — не скажу, Ташкова я не читала. И давай с темой творчества закончим, есть вещи поважнее.
— Например, машинка, которая все-таки осталась у Алены. Ты знала о ней с самого начала, но забирать не торопилась.
— Ты так и не понял. Операция задумана для того, чтобы переправить дырокол из две тысячи двадцать шестого в две тысячи первый. Все остальное — пшик, дымовая завеса.
Я перестал жевать и положил надкусанное яблоко на стол. А что я, собственно, хотел услышать — сагу о борьбе добра и зла? Примерно так все и бывает: полтора часа стрельбы, а в конце шкатулка, и вместо сокровищ — старая пуговица. Кругом одно вранье.
— Но для чего весь этот маскарад? Не проще ли было тебе самой отдать Алене дырокол, выпить за встречу и спокойно вернуться в свое будущее?
— Он пробивает время в пределах двух десятилетий, — проговорила Ксения. — В этом и заключается вся сложность. Можно перенестись в прошлое, открыть оттуда дыру и вернуться, а дырокол оставить там. Но только не в нашем случае. Проект «четыре нуля» и Алену разделяют двадцать пять лет, одним прыжком их не покрыть. Кое-кем пришлось пожертвовать.
— Мефодием!
Ксения медленно кивнула.
— И тобой, Миша. Но теперь…
Не дослушав, я вскочил и в бешенстве заходил по кухне.
— Кто вы такие?! Кто вы такие, чтобы…
— Прогресс — это не обязательно очкарик в белом халате. Иногда он становится хищной тварью. Вспомни тот же Чернобыль.
— Вспомнить — чего?
— Атомная энергетика… — начала она, но осеклась. — Ты не помнишь Чернобыльскую АЭС?
— Про городишко слышал.
— Миша… — Ксения побелела. Такой я ее еще не видел. — Восемьдесят пятый год. Шесть тысяч погибших. И ты не в курсе?
— Что ты несешь?