Разве Куцапов еще здесь? Или стрелял не он? И что все-таки было вначале? Выстрел? Кровь?
Густая лужа увеличивалась в размерах, но все это происходило не со мной. Значит, на джинсах тоже кровь. Хорошо. Я-то думал…
Озноб прошел, появилась легкость, даже какая-то бодрость, и я отстранение посмотрел на свой живот. Его пересекала узкая горизонтальная борозда, из которой, словно из искусственного водопада, лилось что-то горячее.
Мир наполнился звуками и движением, а тело — невыносимой болью. Внутри живота что-то лопнуло и растеклось. Где же милиция? Где Миша?
Мне снова показалось, что я брежу. Перевернутые столы, смазливая официантка в смешном пончо, продолжающаяся на улице музыка — все это не более чем плод воображения.
Подтверждая мою догадку, стены принялись раскачиваться. Амплитуда быстро увеличивалась, и вскоре зал опрокинулся набок. Перед лицом сновали грязные ботинки. Где же Миша? Как он мог меня бросить?
Внезапно, без всякого предупреждения, мир слипся в одну невидимую точку, и в кромешной тьме прозвучало несколько выстрелов. Зачем стрелять? Я уже убит.
— Пошли все вон отсюда! — крикнул кто-то из пустоты.
Какая бессмысленная, нерационально длинная конструкция. Слово «вон» в ней явно лишнее, оно придает фразе какую-то беззащитность.
Меня подняли и понесли. Впрочем, не уверен. Возможно, это вселенная, вторя моему замирающему сердцу, исполняла свой последний медленный танец…
— Как, Мишенька, поправишься, в церковь сходи. Бог тебя любит, раз от такой беды увел.
— Ма, не агитируй. Сходит. Оклемался, Робин Гуд? Борец за права некоренного населения. Нашел, с кем воевать! Я, когда узнал, чуть с ума не спрыгнул. Тихоня Ташков попер на вооруженных грабителей!
— Кто тебе?.. — Эти два слова дались мне с большим трудом, и на третье не хватило сил.
— Баба какая-то позвонила. Кричит: там Мишку убивают, беги, спасай!
— Алена?
— Алену я бы узнал. Да какая разница? Тебе сейчас в больницу надо.
— Никаких больниц, — отрезал я.
Боль тут же пронзила живот тупым копьем, и я задохнулся, однако молчать было нельзя. Мама Шурика уже сняла трубку и набрала номер из двух цифр.
Мысли путались, но одна из них была вполне отчетливой: в больницу мне нельзя. Пациентов с такими ранениями регистрируют. Спрашивают документы. Устанавливают личность. Если от врачей я отбрехаться сумею, то от милиции — вряд ли. Да еще, чего доброго, всплывет инцидент с автомобилем Куцапова. Вспомнив своего непредсказуемого знакомца, а заодно и доблестного Федорыча, я твердо решил, что лучше сгину в прошлом, чем снова встречусь с ними. Как некстати пропала машинка!
— Мишенька, не испытывай судьбу. Пуля прошла по касательной, но того, что я тут набинтовала, надолго не хватит. Рану обработать нужно, зашить.
— Нет! — сказал я. — В больницу не… — Чтобы продолжить, нужно было передохнуть, и я прикрыл глаза.
Я услышал, как трубка легла на место, и благодарно кивнул.
— Ма, да что ты с ним цацкаешься? Это же не насморк, само не пройдет.
— Подожди, Саша. Мишенька, что случилось? Ты чего-то боишься? Не надо. В палате охрану поставят, все будет нормально. Я договорюсь, тебя отвезут в пятьдесят четвертую, там хирургия хорошая. Там Немченко, мы с ним вместе учились.
Дальше отмалчиваться было нельзя. Я сосредоточился и короткими перебежками от одного приступа боли к другому произнес:
— Только неофициально. Очень серьезно. Больница — это конец.
— Бредит небось, — сказал Шурик.
— Не похоже.
Она снова куда-то позвонила, однако спорить я был уже не в состоянии. Мне оставалось только надеяться, что к моим мольбам прислушаются.
— Так. Саша, отвезешь его к Матвееву. Это в Выхине, помнишь? — Она закатала мне рукав и звякнула какими-то склянками. До меня донесся запах спирта, потом в руку вошла игла. — Из старых запасов. Если кому скажешь, убью!
Кнут помог мне подняться, но это было вовсе не обязательно — я и сам прекрасно держался на ногах. Резь в животе не то чтобы прошла, просто перестала тревожить. В голове неожиданно прояснилось, сознание затопили яркие образы и перспективные идеи. Окажись под рукой компьютер, я бы выдал на-гора десяток страниц стремительного текста.
— Поплыл паренек, — весело констатировал Шурик.
— Торопись, — предупредила его мать, словно фея Золушку.
Эта аналогия показалась мне чрезвычайно смешной, и Кнут, начиная злиться, потащил меня к выходу.
— Давай подробно, как все было, — опомнившись, потребовал я.
— Сижу дома, вдруг звонок. Девушка. Молодая, голос приятный. Говорит: Миша в опасности. Недалеко, где ресторан новый открыли. Бегу, по дороге слышу выстрелы. Захожу внутрь — там все раскидано, и ты валяешься посередине.
— А то, что я защищал кого-то, и прочая ересь — это откуда?
— Мексиканцы рассказали. Обещали тебя всегда кормить бесплатно.
— Не надеются, гады, что выживу. Заведение было огорожено полосатыми турникетами, внутри то и дело мелькала фотовспышка.
— Туда не пойдем, — приказал я, плотнее запахивая выделенный Кнутом старый плащ. — Лучше через двор.
— Не шатайся, за пьяного примут. Таксисты пьяных только по вечерам любят возить.
К тротуару подкатил желтый «ГАЗ-37» со светящимся гребешком на крыше. Водитель открыл дверцу и приветливо улыбнулся.
— До Выхина доехать без штанов не останемся? — спросил, нагнувшись, Кнутовский.
— Двадцаточка, — мечтательно вымолвил таксист.
— Что еще за договорные цены? — удивился я. — А счетчик для чего?
— Молчи, — прошипел Кнут. — Дешевле не найдем.
Машина сорвалась с места, и меня сразу замутило.
— Саша, у меня тут… — я достал дискеты и потряс ими в воздухе. — Нам бы с тобой сесть и разобраться как следует. Ты их забери пока, пусть у тебя полежат.
Кнут закурил и, выдохнув дым в приоткрытое окно, покачал головой. Он был злопамятен.
Укольчик Галины Александровны оказался так себе. Живот под тугой повязкой назойливо защипало, потом боль стала совсем острой, почти невыносимой, и проникла глубже. Расшевелив кишки, завязав их в узел, она добралась до самого позвоночника, несколько раз потянула, проверяя на прочность, и вцепилась в него мертвой хваткой.
Светофор, как назло, переключился. Его верхний глаз налился кровью, и мы плавно остановились.
— Все равно не проскочили бы, — посетовал таксист, душевно глядя на меня в зеркало. — Желтый горел. В принципе могли и рвануть, я понимаю, что надо, но далеко не уехали бы. — Он показал на инспектора, слонявшегося у перекрестка, и обернулся. Видимо, все, что нужно, он прочел на моем лице. — Если совсем худо, давайте я к нему подскочу, может, сопровождение организует. С сиреной быстрее получится.
— Нет, спасибо, — ответил я.
У стоп-линий постепенно собралась целая урчащая свора. Слева притерся здоровенный белый грузовик с надписью «Москарго» на кузове, справа подкатила приземистая спортивная машина.
— Как мы их! — восхищенно сказал водитель. Я прислушался, надеясь, что разговор хоть немного отвлечет меня от боли. Таксист умело выдержал паузу и пояснил:
— Взяли и переплюнули все их «Порше» сраные. У меня шурин на такую же копит. Сестра хотела, чтобы я его отговорил. Я что, дурной? Мне б на «девятьсот семнадцатом» хоть разок прокатиться!
— Здорово, наверное, — согласился Кнут, любуясь ярко-красным автомобилем.
— Групповой секс представляешь? Так это — тьфу!
— Насчет групповухи ты, конечно, загнул.
Беседа настолько их увлекла, что они начисто обо мне забыли. Меня это не обижало, наоборот, мне хотелось покоя и уединения. Костлявая уже занесла меня в список перспективных клиентов, и я смиренно дожидался своей очереди. Я был уверен, что стоит лишь такси качнуться, выезжая на перекресток, как моя жизнь, истончившаяся до прозрачной мембраны, лопнет.
Стекло в двери красного «ЗИЛа» опустилось до половины, и оттуда вылетел окурок. Я хотел рассмотреть сидевшего за рулем, но не успел. И все же я почувствовал, что это Куцапов. Сейчас Коля меня заметит, и все решится. В том, что он меня убьет, я не сомневался.
— Наверно, светофор вышел из строя, — заметил таксист.
— Терпи, Миша, — умоляюще произнес Шурик. — Матвеев и не таких вытаскивал. Мать про него знаешь какие истории рассказывала?
— В порядке, — проскрежетал я.
Мы стояли на перекрестке уже минуты три, а инспектор даже и не думал вмешиваться. Я продолжал смотреть на «ЗИЛ». Прятаться не было ни сил, ни желания. Во всех книгах написано, что умирать следует с достоинством.
Красная машина справа начинала раздражать своей вызывающей роскошью, дерзкой красотой, своей слепящей полировкой и безупречностью линий. Да, абсолютной безупречностью…
Никакой вмятины не было и в помине. Впрочем, ее могли уже выправить, а номер я не запомнил. Или тот «ЗИЛ» был измордован с другого бока? Вроде нет.
Вокруг раздался радостный рев моторов — светофор наконец-то опомнился и дал зеленый. Первым, как ни странно, тронулся стоявший по левую руку грузовик, следом за ним унесся «ЗИЛ-917». За несколько секунд он развил такую скорость, что превратился в красную точку на горизонте. Таксист завистливо покрутил головой, но если со спортивной машиной он тягаться не мог, то железного монстра «Москарго» следовало проучить. Наша «Волга» взвизгнула покрышками и устремилась вперед, нагоняя белый фургон. Грузовик шел чуть впереди, не давая себя обогнать, но и не вырываясь — можно было подумать, что водитель пытается подать нам какой-то знак. По крайней мере, так показалось мне, однако я боялся отвлечь таксиста, поглощенного состязанием.