Во-первых, по его мнению, винокурение может возникнуть только в сильном централизованном государстве, способном тут же ввести на него монополию.
...В период, выбранный В. В. Похлебкиным в качестве наиболее подходящего для рождения водки, таким государственным образованием из русских земель было только Московское княжество. То, что Московское государство играло лидирующую роль в собирании русских земель, ни у кого не вызывает сомнения. А вот жесткая связка монополии и винокурения, как уже было показано, существовала только в воображении В. В. Похлебкина.
Во-вторых, Москва первая осуществила переход на трехполье, что позволило ей накопить излишки хлеба. Причем, похоже, единственным источником об излишках являются косвенные свидетельства экспорта хлеба. Можно принять это соображение как достаточное условие, но необходимо ли оно? Мало сказать «излишки», надо еще знать, что под этим понимается.
Представим себе ситуацию, когда хлеба хватает на пропитание и производство вина. А затем его стали производить больше и появилась возможность для экспорта. Письменные свидетельства о винокурении не сохранились, а торговые бумаги уцелели. То, что идет на экспорт, – это явные излишки по сравнению с внутренними потребностями. Но мы же совершенно не знаем, каков тогда был уровень потребностей, может быть, он включал и затраты на винокурение. Тогда оно могло возникнуть где угодно, где для этого хватало хлеба, а экспорта не было. Если рассматривать, например, документы по экспорту зерна в первые годы советской власти, то, по методике В. В. Похлебкина, можно сделать вывод о наличии в Советской России колоссальных излишков хлеба. А в это время миллионы умирали от голода.
Поэтому абсолютно убедительным этот довод не выглядит.
В-третьих, В. В. Похлебкин убежден, что винокурение могло возникнуть только в стенах монастырей, причем оно «несомненно возникло в… московском монастыре» (стр. 114/58).
Из чего же исходит автор?
...В поддержку этой идеи В. В. Похлебкин приводит известный факт, что в конце 30-х годов XV столетия Италию впервые посетило русское церковное посольство, присутствовавшее на VIII Вселенском соборе. На основе этого факта автор сочиняет настоящий сценарий приключенческого исторического фильма:
...Ну как? Согласитесь, Дэн Браун отдыхает. Я до сих пор искренне не понимаю, почему эта история до сих пор не экранизирована. В ней есть все для того, чтобы фильм стал блокбастером: красивый антураж (древняя Москва, средневековая Италия, красочные съемки Вселенского собора), напряженная интрига (вербовка Исидора римским папой, успешная работа московской контрразведки), ловкость и обаяние главного героя Исидора, сохранившего жизнь в обмен на свои сокровенные знания, и обязательный для успеха хеппи-энд. Исидор знает, что коварный царь непременно лишит его жизни, как только технология будет отработана, и осуществляет успешный план спасения. Добавим тайную любовь и сцены насилия и погони – и оглушительный успех обеспечен.
Ничего более серьезного в подтверждение своей догадки В. В. Похлебкин не приводит.
В-четвертых, В. В. Похлебкин для обоснования своей версии использует термин «московская водка». Вот его доводы:
...Поскольку автор, как всегда, ни на что не ссылается, невозможно определить, к какому периоду относится встреченный им в каких-либо документах термин. Я в своих изысканиях встретился с чем-то подобным лишь однажды. В книге Елены Молоховец, впервые вышедшей в 1861 году, среди прочих рецептов приводится «Водка московская белая старинная» [51] . Из рецепта видно, что это обычное русское ароматизированное всевозможными добавками «водочное изделие». Подобных рецептов в то время существовало сотни. Само использование слова «водка» говорит о том, что это название появилось не ранее XVII века. Сам В. В. Похлебкин говорит – и на сей раз я с ним согласен, – что «уже в середине XVII века встречаются письменные документы, где слово "водка" употребляется для обозначения напитка» (стр. 171/90). До этого времени словом «водка» называли только лекарственные настойки. Что же касается даты основания первого «царева кабака», то В. В. Похлебкин четко называет 1533 год (стр. 20/1051). И его ничуть не смущает расхождение в более чем сто лет между появлением «царского кабака» и термина «водка» в качестве напитка. В подтверждение своей версии он накрепко их связывает, не обращая внимания на явную несуразицу. В данном случае с автором сыграло злую шутку пренебрежение к реальной исторической терминологии, заключающееся в подмене слова «вино» словом «водка» в значении «крепкий напиток вообще».
То есть в целом доказательств у В. В. Похлебкина никаких. Есть только предположения и внутренняя убежденность автора. Его даже не смущает отсутствие документов. Более того, даже это обстоятельство он пытается обратить в свою пользу. По его логике церковь сознательно уничтожила все (именно все!) документы, подтверждающие ее участие в этом деле, которое она впоследствии признала постыдным. Логика простая: раз документов нет, значит, их уничтожили, а значит, они были – и готово: факт винокурения в московских монастырях установлен.