К черту!
Он нащупал газетный кулек, лежавший рядом с надувным матрасом.
Горстка земли для химанализа… А можно подвергнуть химанализу душу?…
Еще не понимая, что он делает, он запустил кульком в сосну. «Ты не поймешь ответа». Может быть. Но я и не хочу его понимать, я хочу добраться до него сам! Ударившись о сосну, кулек лопнул, сухая земля глухо осыпалась на обнаженные, расползшиеся вдоль тропинки корни.
Вот и все.
Дождь замоет.
Веснину сразу стало легче.
Он слышал, как стучат капли, как душное напряжение медленно отпускает пересохшую землю. Он слышал, как закипают соки в тугих стволах, как успокаивается во сне тяжелое дыхание Кубыкина. Он даже Ванечку увидел – его птичьи аккуратные усики. И вот странно, впервые все это не вызвало в нем протеста.
То, что дождь, наконец, начался, было хорошо.
То, что неудачник Анфед уберег ногу, было замечательно.
То, что природа начинает приходить в себя, было еще лучше.
Веснин сел и медленно развел руки в стороны. Как никогда он чувствовал прекрасную силу здорового тела, как никогда чувствовал – впереди у него еще не одна ступень.
И вздрогнул.
Откуда-то из дождя, из неясного шума, производимого ветром, бесцеремонно ворвавшимся с моря в сразу качнувшийся лес, донесся невероятный, то хрипящий, как труба, то срывающийся на фальцет голос Кубыкина. Веснин даже испугался: может, Иной вернулся?
Но нет.
Сквозь кусты ломился Кубыкин.
Он материл весь мир, он лез прямо сквозь шиповник, он хрипел, как бык. А прорвавшись сквозь колючий куст, упал на колени перед палаткой.
– Эй, писатель, идем! Там Анфед сломал ногу.