Лейтенант поблагодарил за совет, но сказал, что сам разберется, что ему делать. На самом деле он был доволен, что обошлось без расстрела. Нет, конечно, приказ есть приказ, и, окажись среди невидовцев большевики или евреи, лейтенант, будучи совсем не антисемитом, а просто исполнительным кадровым офицером, без малейших угрызений совести поставил бы их к стенке, но сам он придерживался глубокого убеждения, что расстрел кого бы то ни было производит на местное население плохое впечатление и не способствует установлению доверительных и дружелюбных отношений. Все равно, что прийти в гости и пнуть ногой чужую кошку. Может, эту кошку сами хозяева терпеть не могут, может, она гадит, где попало, мышей не ловит, обои дерет и из буфета продукты ворует, но все же это их кошка. Фляйшауэр считал, что страх без уважения недорого стоит. Можно, конечно, и полдеревни в сарае сжечь, но разве можно после этого требовать от местных жителей уважения и сотрудничества?
Покончив с неприятной темой расстрела, лейтенант предложил назначить старосту. При этом многозначительно скосил глаза на Михася. Не то чтоб тот ему так уж приглянулся, просто он уже слегка привык к нему.
– Какой такой «староста»? – насторожился Михась.
– Будете выражать интерес населения, – объяснил переводчик. – Для новой немецкой власть.
– Эт можно, – кивнул Михась. – Хотя интересов у нас особых-то и нет. Чтоб баб не насильничали и людей не убивали. Вот и весь интерес.
Фляйшауэр кивнул и пообещал, что беспорядков не допустит, а по всем вопросам просит обращаться непосредственно к нему. А пока он хотел бы иметь полный список жителей Невидова.
– Список – это можно, – легко согласился Михась и кинул взгляд в сторону Фролова и Никитина, как бы давая им понять, что этот вопрос напрямую касается их. – Но я только извиняюсь, у меня вопрос созрел.
– Какой еще вопрос? – спросил Шнайдер.
– Долго вы тут у нас гостить будете?
Шнайдер перевел вопрос лейтенанту.
– Кто это «мы»? – опешил от такой наглости Фляйшауэр.
– Ну вы. Немцы, значит.
– Германия будет завоевать Россия, – принялся втолковывать Шнайдер, переводя раздраженный ответ лейтенанта. – А наш Zug, взвод, будет здесь, пока начальство не приказать идти дальше.
– Значит, надолго, – поразмыслив, подвел итог Михась.
После этой фразы Фляйшауэр подумал, что бы еще такого добавить, но, как назло, ничего в голову не приходило, и он дал команду разойтись. Непривыкшие к подчинению невидовцы, однако, остались стоять, как стояли. Тем более что и дел-то у них особо не было, а тут вдруг лейтенант еще что-нибудь забавное скажет. Факт войны их совершенно не потряс, так как для них война выражалась исключительно в перемене власти, а власть была понятием абстрактным. Нечто, что возникает ниоткуда и в никуда уходит. В перерывах идет жизнь.
Лейтенант подождал немного, а затем спросил у Шнайдера, почему население не расходится.
– Варвары, – пожал тот плечами. – Низшая раса.
Затем наклонился поближе и добавил доверительным полушепотом:
– Тут даже электричества нет.
– Как это? – удивился лейтенант.
– Радио и то на керосине работает.
– Черт-те что! – возмутился лейтенант и пробормотал себе под нос с досадой: – Еще и застыли, как на похоронах.
Затем посмотрел на Михася и яростно скосил глазами на толпу – мол, почему народ не расходится?
Михась, который не понаслышке знал о воинской дисциплине, развернулся к невидовцам и замахал руками, словно распугивал ворон.
– Ну, че буркала выкатили? Расходимся, расходимся.
– Klein moment, – остановил его Фляйшауэр, вспомнив что-то. – Wer ist für die Sendung verantwortlich? [14]
По толпе пронесся опасливый шепот.
– Доигрался Тимоха со своим радивом.
– Щас его прямо тут и оприходуют.
Галина вцепилась в рукав Тимофея мертвой хваткой и даже слегка повисла на муже, словно от грядущего горя у нее уже подкосились ноги.
– Не ходи, Тима, – взмолилась она. – Убьют ведь.
– Да ведь и так узнают, – с досадой вырвал он локоть из цепких пальцев жены и вышел к лейтенанту.
– Радио устанавливал я, – тихо, но твердо сказал он, видимо, чувствуя себя в данный момент Галилеем перед судом святой инквизиции.
– Sehr gut, – кивнул Фляйшауэр. – Machen Sie’s so weiter [15].
И пожал потрясенному Тимофею руку.
Глава 19
На следующее утро Фролов с Никитиным явились в комендатуру. Причина вызова была им ясна – в списке местных они не значились, а значит, были на подозрении. Но как отвести от себя эти подозрения, а главное, не слишком замараться сотрудничеством с оккупационными войсками, Фролов пока не знал. Больше всего ему хотелось, чтобы все это оказалось дурным сном и он снова очутился в Вариной постели. Именно в постели. Там он чувствовал себя почему-то защищенным. Как ребенок в утробе матери. Он уже готов был простить Варе любые связи и измены, лишь бы она была рядом. Но рядом был Никитин, и замена эта была явно не равноценной.
Фляйшауэр сидел за столом и писал отчет. Русские географические названия давались ему с трудом, и он злился, шлепая одну ошибку за другой. Шнайдер сидел на диване с русско-немецким словарем и выписывал себе всякие неизвестные ему выражения. Иногда они вяло спорили. Шнайдер считал, что в данных обстоятельствах не стоит дожидаться соединения танковых и прочих частей, а надо двигаться вперед. Фляйшауэр напирал на приказ, который нарушать не собирался. Спор был бессмысленным, поскольку Шнайдер прекрасно знал, что лейтенант нарушать приказ не будет.
В разгар спора на пороге появились Фролов с Никитиным.
– Кто такие? – спросил Фляйшауэр безо всякой эмоциональной окраски.
– Мы – кинематографисты, – сказал Фролов и покосился на висевшую за спиной лейтенанта карту военных действий, утыканную красными флажками. – Я – режиссер, это – оператор. Приехали из Минска снимать документальное кино.
Уточнять, что кино должно было прославлять сталинскую коллективизацию, не стал.
– О! – неожиданно обрадовался Фляйшауэр. – Я люблю кино.
– Я тоже, – сказал почему-то Никитин. Лишенная смысла фраза прозвучала глупо и как-то мрачно.
– А что вы сняли? – поинтересовался лейтенант. – Есть известные фильмы?
– Да нет, – замялся Фролов, отодвигая оператора локтем. – Видите ли, мы, собственно, здесь не живем. Наша машина, увы, не на ходу – шины порезаны. Но нам бы очень хотелось вернуться в Минск.
– Зачем? – удивился Фляйшауэр. – Минск уже фактически немецкая территория. Какая ж разница?
– Да, но у нас там родственники.
– Понимаю, – задумчиво сказал лейтенант и печально посмотрел на стену, где висел портрет Гитлера, словно это и был его единственный ближайший родственник, и лейтенанта это огорчало. Затем вернулся взглядом к кинематографистам.
– Послушайте, я сам из интеллигентной семьи. Мои родители – музыканты. И я очень уважаю людей искусства.
– Я тоже, – снова ни к селу, ни к городу сказал Никитин, как будто ему очень хотелось поучаствовать в диалоге. На сей раз реплика прозвучала не просто мрачно, а как-то даже угрожающе.
– Я хочу сказать, что немецкая власть пришла сюда надолго, – проигнорировал комментарий оператора лейтенант. – Может, навсегда.
Тут он переглянулся со Шнайдером и поправился, убрав сомнительное «может».
– Навсегда. Примите это как данность. И потому скажите честно, без боязни – свободны ли в СССР люди искусства?
Вопрос застал Фролова врасплох. Честность честностью, но он слишком хорошо знал, чем такая честность окончилась для многих его коллег. А пришла ли немецкая власть надолго, это еще бабушка надвое сказала. Сегодня пришла, завтра ушла, а где-то будет записано, что такой-то такой-то критиковал советскую власть. До войны подобные вопросы назывались провокацией.
– Художник не может быть абсолютно свободным, – уклончиво ответил Фролов. – Он зависит от многих вещей. Как и любой человек.
– Понятно, – усмехнулся Фляйшауэр, явно оценив дипломатичность ответа. – Я это к тому, что Третьему рейху нужны творцы. Писатели, поэты, композиторы, режиссеры. Мы хотим, чтобы русская интеллигенция тоже приняла посильное участие в этой священной освободительной войне против большевизма. Скажите, а нет ли у вас желания снять фильм?
– Какой фильм? – с опаской посмотрел на лейтенанта Фролов.
– Любой. Какой хотите. Хорошо бы на современную тему, конечно. Я бы мог достать пленку, необходимую аппаратуру, свет и прочее. Мои солдаты могли бы составить массовку. Или еще как-то помочь. А в случае одобрения свыше вам предоставить любое место для съемок, людей, технику, павильоны. Вы бы взялись за такую работу? Было бы интересно.
– Актеров вы тоже предоставите?
– Конечно. В Минске же остались актеры. Вот и пригоним их сюда. Или вас туда отправим. Но под моим патронажем.
Пока Фролов размышлял, как ему правильно себя вести, Никитин прикидывал, как распорядиться техникой. Немецкая техника – на вес золота. Кто там в пылу войны будет следить за ее перемещением? А как немцы уйдут, она бы у него осталась. Как и любой советский человек, воспитанный пропагандой, он был уверен, что война надолго не затянется.