В результате вода здесь очень тёплая. Все эти сведения, часть из которых я знала и раньше, а часть только что выудила из бездны Азаматовых знаний о родной планете, приводят меня к довольно очевидному выводу.
— Пошли купаться!
Мужики смотрят на меня несколько озадаченно, а потом одновременно высказываются.
Алтонгирел:
— Так темно уже!
Азамат:
— Я не взял с собой никакой подходящей одежды…
Я начинаю ржать.
— Совместите свои ответы, и получится универсальное решение. Чем же плохо, что темно?
— Понятно, чем. Не видно, куда ныряешь, — хмурится Алтоша.
— Да тут наверняка есть какое-нибудь место, где все купаются. Там и дно расчищено, ни во что не врежешься.
Алтоша хмурится ещё сильнее, но всё-таки подходит к хозяину двора спросить, где тут купаются.
— А зачем тебе ночью одежда? — тем временем интересуюсь я у Азамата. — Не видно ведь ничего.
— Это тебе не видно. Ты, уж извини, несколько хуже видишь, чем мы, — вздыхает он.
Я пожимаю плечами.
— Если уж так стесняешься, ну надень трусы, и вперёд.
— Да трусы-то ладно, там стесняться нечего. Мне наоборот футболку надо, шрамы прикрыть. А я набрал с собой приличных рубашек, в них плавать неудобно.
Вопрос «зачем?» задавать бессмысленно. Азамат почему-то считает, что в рубашке на пуговицах он выглядит лучше, чем в рубашке без пуговиц. Поскольку моё мнение по данному вопросу (что лучше всего он выглядит совсем без рубашки) считается предвзятым, я давно перестала поднимать эту тему.
— В конце концов, у вас всё-таки не инфракрасные камеры в глазу. А ночи тут должны быть темнее, чем в Ахмадхоте. Никто тебя не разглядит. А если специально присматриваться будут, сами виноваты. И вообще, я надеюсь, мы найдём уединённое местечко, где больше никого не будет.
— Это вполне вероятно, — сообщает вернувшийся Алтонгирел. — Трактирщик говорит, что здесь весь берег пологий и песчаный, а в километре вправо есть дамские заливчики.
— Это что значит?
— Мелкие. Для тех, кто плавать не умеет.
— А что, неужели у вас бывает, что кто-то не умеет плавать? — поражаюсь я. У диких муданжцев это, по-моему, должно быть врождённым.
— Женщины, — пожимает плечами духовник. — Если они, конечно, не рыбачки. А что, хочешь сказать, что ты умеешь?
— Умею! — гордо сообщаю я. Эти муданжские женщины — просто идолы какие-то. И даже не деревянные. — Правда, небыстро, но далеко.
Духовник поджимает губы, а вот Азамат приободряется. Видимо, думал, что придётся со мной в лягушатнике плюхаться.
В общем, купаться мы всё-таки идём. Чуть вбок от деревни, но не доходя «дамских заливчиков». Ночь влажная, горячая, правда с запада подувает свежий ветерок. У Азамата есть фонарик, но когда мы выходим на пляж, он его выключает. Воду находим на ощупь — и правда ужасно темно. Она совсем тёплая, даже теплее воздуха. Людей вокруг ни души. Видимо, работает принцип, что местные жители курортных местечек не купаются. Мы оставляем одежду в кустах на берегу и шлёпаем в воду, Алтонгирел чуть поодаль — батюшки, неужели догадался Азамата не смущать? Азамат заходит едва-едва по колено и сразу ложится, а дальше уже по-крокодильи.
Через некоторое время мои глаза привыкают к темноте достаточно, чтобы отличать, где берег, а где горизонт. При некотором напряжении я вижу на фоне горизонта стройную фигуру Алтонгирела, который всё никак не окунётся — бредёт примерно по пояс, шипит, чертыхается… Я-то уже примкнула к дорогому супругу в ползучем способе передвижения, поскольку в воде существенно приятнее, чем на воздухе — ей-то положено быть мокрой и горячей.