Оказывается, рассказал мне академик Шернберг (кстати, зампредседателя Мамонтового комитета Российской академии наук и соруководитель Международного проекта по исследованию макро– и микроорганизмов в вечной мерзлоте), вместе со своим коллегой Кагосимой Кацудзими, профессором Токийского университета, он уже ставил у себя в Институте очень интересные опыты. Он, например, убивал быка, замораживал тушу, потом размораживал ее до комнатной температуры и снова крепко замораживал, воссоздавая условия вечной мерзлоты. Шернберг не производил впечатление человека, способного убить быка, но я ему верю. Размороженной спермой быка Шернберг оплодотворял корову. Шернберг не производил впечатления человека, способного оплодотворить корову, но я ему верю. Вроде бы он даже получал прекрасные результаты. Ну, в смысле, прекрасных телят. «То же и с мамонтом, – просто сказал мне академик, выпив коньяка. – Это вовсе не такое уж сложное дело. Надо только найти замороженную сперму мамонта и приготовить специальный имплантант. Ну, а потом оплодотворить слониху, которая готова к такому повороту событий. Появится гибрид, вот и славно, вот и кончаются на этом самые волнующие моменты. Дальше рутина, обычная селекционная работа. Десяток-другой лет отборочной работы и мы получим настоящего мамонта.»
Веня, кстати, куда-то свалил, я долго его не видел.
Зато года через три после описанных событий академик Шернберг показал мне одну рабочую, как он сказал, видеокассету. По секрету, конечно. Мы с ним соседи по дому, наши квартиры стена в стену, я слышу иногда, как он играет на мандолине. Работы академика Шернберга не считаются открытыми. Никто, правда, их официально и не закрывал, но показать такой видеофильм можно только приятелю.
Я увидел просторные металлические вольеры. По широкому проходу прохаживалась с метлой в руках красивая лаборантка в кудряшках, в коротком рабочем халатике. Одну вольеру занимал опытный горилла альбинос. Не знаю, для чего его там держали, но занимался он не тем, что я ожидал увидеть, и при этом подавал всякие знаки девушке. А в другой вольере прохаживался мохнатый слоненок с приличными уже бивнями. Я сразу обратил внимание на его очень длинные рыжие волосы, явно теплые, свисающие почти до пола. Поглядывая на девушку, мамонтенок (конечно, это мамонтенок, подтвердил Шернберг) поднимал хобот и трубил. Звери, видно, достали девушку. С одной стороны горилла альбинос, с другой – мамонтенок. Девушка демонстративно оттопыривалась и мела пол метлой. Оба зверя жадно за ней следили. Ну, горилла альбинос ладно, Бог с ней, какое-то сознание, какие-то проблески разума, пусть и непристойного, в голове альбиноса брезжили, но вот мамонтенок вел себя из ряда вон. Что-то в нем было знакомое. Не в морде, конечно, а в манерах. Перехватив взгляд девушки, например, он хоботом и ногой показал ей, что с ней сделает, когда вырвется из вольеры. Горилла альбинос тоже пытался показать, что он с нею сделает, но на гориллу девушка не смотрела.
«Смотри какая у него походка!»
«А чего в ней такого особенного?»
«Порочная, – загадочно заметил академик. – Как у папы».
«А кто его папа?»
Академик как бы не заметил вопроса.
А может, посчитал, что ответ подразумевается.
Но в мамонтенке действительно было что-то ужасно порочное. И выпуклые его глазенки поблескивали пестро и весело, как яйца Фаберже… Вот почему, Володя, я и спрашиваю: кто мы? откуда? куда идем?»