- Ну, скажем, тот или те, кто были готовы к войне, даже если бы с Гитлером объединились Англия, Франция и Америка. Кто получал зарплату
десятки лет и предусмотрел угловое положение Ленинграда и его оборону. Кто оценил степень будущих бомбардировок и догадался спрятать
продовольственные склады под землю. Они-то и задушили мою мать - вместе с Гитлером.
Просто это было, но как-то очень уж ново.
Сибгатов тихо сидел в своей ванночке позади них, в углу.
- Но тогда..? тогда их надо... судить? - шепотом предположила Зоя.
- Не знаю. - Костоглотов скривил губы, и без того угловатые. - Не знаю.
Зоя не надевала больше шапочки. Верхняя пуговица ее халата была расстегнута, и виднелся ворот платья иззолота-серый.
- Зоенька. А ведь я к вам отчасти и по делу.
- Ах, вот как! - прыгнули ее ресницы. - Тогда, пожалуйста, в дневное дежурство. А сейчас - спать! Вы просились - в гости?
- Я - и в гости. Но пока вы еще не испортились, не стали окончательным врачом - протяните мне человеческую руку.
- А врачи не протягивают?
- Ну, у них и рука не такая... Да и не протягивают. Зоенька, я всю жизнь отличался тем, что не любил быть мартышкой. Меня здесь лечат, но
ничего не объясняют. Я так не могу. Я у вас видел книгу - "Патологическая анатомия". Так ведь?
- Так.
- Это и есть об опухолях, да?
- Да.
- Так вот будьте человеком - принесите мне ее! Я должен ее полистать и кое-что сообразить. Для себя. Зоя скруглила губы и покачала головой:
- Но больным читать медицинские книги противопоказано. Даже вот когда мы, студенты, изучаем какую-нибудь болезнь, нам всегда кажется...
- Это кому-нибудь другому противопоказано, но не мне! - прихлопнул Костоглотов по столу большой лапой. - Я уже в жизни пуган-перепуган и
отпугался. Мне в областной больнице хирург-кореец, который диагноз ставил, вот под Новый год, тоже объяснять не хотел, а я ему - "говорите!" "У
нас, мол, так не положено!" "Говорите, я отвечаю! Я семейными делами должен распорядиться!" Ну, и он мне лепанул: "Три недели проживете, больше
не ручаюсь!"
- Какое ж он имел право!..
- Молодец! Человек! Я ему руку пожал. Я знать должен! Да если я полгода до этого мучился, а последний месяц не мог уже ни лежать, ни
сидеть, ни стоять, чтобы не болело, в сутки спал несколько минут - так я уже что-то ведь передумал! За эту осень я на себе узнал, что человек
может переступить черту смерти, еще когда тело его не умерло. Еще что-то там в тебе кровообращается или пищеварится - а ты уже, психологически,
прошел всю подготовку к смерти. И пережил саму смерть. Все, что видишь вокруг, видишь уже как бы из гроба, бесстрастно. Хотя ты не причислял
себя к христианам и даже иногда напротив, а тут вдруг замечаешь, что ты-таки уже простил всем обижавшим тебя и не имеешь зла к гнавшим тебя.
Тебе уже просто все и все безразличны, ничего не порываешься исправить, ничего не жаль. Я бы даже сказал: очень равновесное состояние,
естественное. Теперь меня вывели из него, но я не знаю - радоваться ли. Вернутся все страсти - и плохие, и хорошие.
- Да уж чего задаетесь! Еще бы не радоваться! Когда вы сюда поступили... Сколько это дней?..
- Двенадцать.