Жена молча смотрела в окно. На углу улицы, под фонарем, Степа натягивал пальто, закутывал шарфом шею и, видно, раздумывал, куда ему пойти.
— Мальчишка! Так обидеть старуху… Дурень! — бормотала Надежда Егоровна.
Федор Петрович шагал в тесной кухоньке, то и дело задевая за угол стола.
— И еще раз скажу — все это бесполезно. Мальчишка и без нашего вмешательства отлично пробьет себе дорогу. Вот, полюбуйся… — Он сунул жене в руки газету. — Не знаю, что он там смастерил, а его уже хвалят. На щит подняли.
Надежда Егоровна пробежала газету и невольно улыбнулась. На третьей полосе она нашла открытое письмо воспитательниц детских садов к руководителям игрушечной фабрики. В письме говорилось о равнодушии к детям, о грубой, халтурной продукции фабрики, о нежелании создавать новую игрушку. Здесь же в качестве примера рассказывалось о трудовой судьбе изобретателя образцов новой игрушки Степы Петухова и были помещены снимки его бычка, веселого физкультурника и автомобиля.
— Убедилась теперь? — спросил Федор Петрович.
— Оставь меня, Федор! — не оборачиваясь, попросила Надежда Петровна.
— Если это тебе доставит удовольствие, пожалуйста… — оскорбился Федор Петрович.
Он еще немного постоял на кухне, выпил воды, подтянул гирьку у часов, искоса наблюдая за женой. Та продолжала смотреть в окно.
Шумно вздохнув, Федор Петрович вернулся в кабинет, сел за письменный стол, придвинул рукопись. Но бумага сегодня казалась особенно шероховатой, перо почему-то царапало, брызгало чернилами.
Прошла неделя, другая. Степа не появлялся.
— Ну, вот плоды твоего вмешательства, — холодно заметил как-то за обедом Федор Петрович жене. — Был хороший, способный парень — обругала, выгнала. А за что, собственно?
— И опять выгоню… Пусть сначала человеком станет! — не поднимая глаз, ответила Надежда Егоровна.
Но на душе у нее было неспокойно. Жаль, если Степа совсем отобьется от рук.
В этот же день к Звягинцевым зашла Елена Семеновна. Хотя она заглянула лишь на минутку, но успела сообщить кучу новостей. Открытое письмо о фабрике игрушек наделало в городе немало шуму. Редакция газеты собрала специальное совещание по игрушке, были приглашены старые кустари. Выяснилось, что в городе живет много прекрасных игрушечных дел мастеров.
— Вот какое ты дело заварила, Надежда Егоровна! — засмеялась приятельница. — А говоришь, не общественница!
— Так уж и я… — Надежда Егоровна поспешила перевести разговор на другое: — А Степа Петухов был на том совещании?
— Как же, непременно. В президиум избрали. Собрание вел. С ним даже одно конфузное дело приключилось. Когда начались прения, попросил слова его папаша — старика тоже на совещание пригласили. И пошел наводить критику на игрушки. Заодно и Степиным образцам досталось. Это, говорит, не игрушка, если от одного удара на куски разлетается. И раз автомобильчик об стол. Колеса в одну сторону, заяц с утенком — в другую. Тут молодой Петухов не выдержал, схватил отца за руки: «Лишаю, говорит, тебя слова, папаша… высказываться не умеешь». А старик на него: «Не цыкай, не дома! — Бац вторую игрушку об стол. И тоже на куски. — Прежде игрушки мастерить научись!» Пошла тут перепалка. Еле их успокоили, отца с сыном.
Так и не сумела Надежда Егоровна узнать от подруги, помирился Степа с родителями или еще более ожесточился против них.
Вскоре Звягинцевых вновь посетила мать Степы. Она рассыпалась в благодарностях Федору Петровичу. Не напрасно говорят, что писатели — сердечные, участливые люди. Может, от одного его, Федора Петровича, слова Степуша стал совсем иным. Третьего дня они пришли откуда-то вместе с отцом, вначале, правда, долго бранились, спорили о каких-то игрушках, а потом сели пить чай и беседовали довольно мирно.
И пусть не обидится уважаемый писатель, но она не может уйти, не оставив подарка — совсем крошечный горшочек с малиновым вареньем. Теперь в городе мало кто умеет варить малиновое варенье так, как она.
Ночью, когда все спали, Федор Петрович осторожно, на цыпочках вошел в спальню к жене и поставил горшочек с вареньем на ночной столик.
Через несколько дней пришел к Звягинцевым и сам Степа. Варя первая заметила его из окна.
— Идет, идет! — сказала она Надежде Егоровне. — И башмаки на ногах новые… И вид какой-то такой…
И действительно, Степа с таким видом перешагнул через порог, точно он впервые входил в дом Звягинцевых.
— Здравствуйте, здравствуйте… Давненько вы у нас не бывали, Степан Иваныч… — встретила его Варя. — Болели, уезжали куда?
Степа насупил брови и покосился на Надежду Егоровну.
— Прощен, прощен! Последнее тебе наказание — дрова со мной колоть, — шепнула ему Варя и потащила во двор.
Варя усиленно готовилась к экзаменам в музыкальное училище. Два раза в неделю посещала учителя пения, дома занималась математикой, русским языком.
По-прежнему частым гостем у Звягинцевых был Степа Петухов. Он стал сдержаннее, скупее на слова и не болтал по всякому поводу, что «надобно куда-нибудь уехать». Про историю с родителями ему никто больше не напоминал, но все же, оставаясь наедине с хозяйкой дома, Степа чувствовал себя неловко, разговор между ними не вязался.
— Может, мне дрова поколоть? — неожиданно предлагал Степа.
— Ну, коли, коли! — смеялась Надежда Егоровна.
От Елены Семеновны она уже знала, что Степину игрушку на фабрике пустили в массовое производство, а самого Степу собираются послать учиться в Институт игрушки.
Однажды Степа зашел к Звягинцевым после работы и сказал Федору Петровичу, что он хотел бы с ним кое о чем посоветоваться.
— А при мамочке не желаешь?
— Да нет… можно и при ней, — помявшись, согласился Степа.
— Советуйтесь… я мешать не буду. — Надежда Егоровна поднялась и ушла.
— Федор Петрович, — после небольшой паузы неожиданно спросил Степа, — может из меня… поэт получиться? Только прямо скажите!
— Я же не оракул, Степа, — развел руками Федор Петрович. — Задатки у тебя есть… Это несомненно. Но надо же работать… учиться.
— Вот, вот!.. — обрадовался Степа. — В Москве Литературный институт есть. Я, Федор Петрович, туда думаю податься.
— В добрый час… одобряю… Тут я тебе кое в чем могу помочь: если книги, к примеру, нужны или консультация по какому вопросу… — И Федор Петрович не без удовольствия принялся вспоминать те годы, когда он сам учился в университете, — хорошие были годы, незабываемые.
Проводив Степу, Федор Петрович не выдержал и подошел к жене:
— Ну, душа моя, теперь мы уравнены: у тебя студентка на шее и у меня студент. — И он передал ей разговор со Степой.
Но в лукаво поблескивающих глазах мужа Надежда Егоровна прочла другое: вот, мол, сколько ты ни читаешь назиданий людям, а все же они ко мне тянутся.
— Очень рада за Степу, — сказала она. — Но одного не понимаю: почему непременно Литературный институт ему нужен?
— Вот чего не знаю, того не знаю! — засмеялся Федор Петрович. — У парня своя голова на плечах!
В тот же вечер Надежда Егоровна отправилась к Петуховым. Еще за дверью она услышала, как Степа о чем-то громко спорил с отцом и матерью.
Заметив входящую жену Звягинцева, мать Степы кинулась ей навстречу:
— А я к вам собиралась. Еще раз хочу вашему супругу на Степу пожаловаться: опять задурил парень. На фабрике ему почет, премию выдали… теперь учиться посылают. А он — не хочу, не желаю. И чего он ищет, чего ищет?! Синица в руках есть, так нет, журавля ему подай в небе…
Надежда Егоровна присела к столу.
— Так как же, Степа? Посоветовались с Федором Петровичем и решили: быть тебе поэтом? И ничто тебя больше не интересует?
— Да нет, почему же?
— А мне вот твои игрушки нравятся больше, чем стихи.
— Ну что вы! — обиделся Степа. — Игрушки, они и есть игрушки. Так, от скуки возьмешь и смастеришь что-нибудь…
— Неправда, не от скуки. Душа у тебя к этому лежит. Придумать хорошую игрушку не каждый сумеет. Тут надо поэтом быть.
— Поэтом?!
— Да, да. Поэты, они не только стихи пишут… Нелегкое это дело, писательское. Зайдешь к нам, я тебе покажу, сколько Федор Петрович бумаги извел, прежде чем его печатать стали. А ведь ему и рассказать было что: страну исходил вдоль и поперек, плоты на Волге сплавлял, золото мыл, скотину пас, воевал, детей учил. А что ты видел, о чем расскажешь?
Степа зябко поежился. Надо было защищать себя, объяснить, почему стихи — истинное его призвание, но он ничего не мог сказать: слова приходили на ум вялые, пустые.
— Ты, Степа, извини, что я так настойчиво в твои дела вмешиваюсь. У меня свой такой растет, Никитка. — Надежда Егоровна кивнула Степиной матери. — Больно нам, когда вы, молодые, жить начинаете так, сгоряча, не подумав…
В июле Варя собрала документы, запечатала в конверт и отослала по адресу музыкального училища. Вскоре пришло извещение: Варя была допущена к приемным испытаниям. Накануне дня испытаний Надежда Егоровна помогла Варе собрать чемоданчик с вещами, сунула ей в карман деньги, проводила до конца улицы.