Моррон впал в замешательство, но кто-то, крепко засевший у него в голове, взял под контроль непослушное тело и приказал на миг застывшим рукам продолжить снимать рубаху, а затем, сложив её пополам, бросить на лежащую под ногами осветительную палку. Окружающий мир тут же погрузился во мрак за исключением двух едва светившихся зеленым цветом пятен. Одно, довольно большое, находилось прямо у Дарка под ногами, едва пробиваясь сквозь сложенную вдвое толстую ткань рубахи, а другое, размером чуть крупнее медяка, светилось над водами озера.
«Это корабль или лодка! Кто-то подплывает к берегу, и этот кто-то пользуется точно таким же светящимся раствором, как мы! Этот кто-то явно враг!» – быстро пронеслась в голове Аламеза вполне трезвая мысль, мгновенно побудившая к действию.
Прекрасно понимая, что раз он заметил пятно, то и плывущие на корабле наверняка приметили светящуюся на берегу точку, Дарк всё же откинул рубаху с «факела» и, быстро подхватив лежащие под ногами пожитки, что есть силы понесся к баракам, собираясь предупредить спящих соратников о приближении судна чужаков.
Бежал он быстро, но всё равно опоздал. Честь пробудить разведчиков ото сна досталось кому-то иному, невидимому, но зато громко услышанному. Не успел моррон промчать и десяти шагов, как мертвецкую тишину, царившую над бухтой, разорвал громкий и как будто пронизывающий всё тело насквозь рёв походной трубы, какой обычно звучит, когда выстроенные в поле пехотные полки готовятся принять на себя первый и самый мощный удар вражеской кавалерии.
Сигнал тревоги многократно усилило эхо, раскатившееся под сводом огромной пещеры, и уж точно не только встревожившее всю рыбу в подземном озере, но и перепугавшее зверье в радиусе нескольких миль. Звук был настолько мощным, что даже сотряс плиты под ногами моррона, однако барабанных перепонок не повредил, по крайней мере, когда он резко оборвался, в ушах Дарка не воцарилось монотонное гудение, и они сохранили способность слышать.
Возвращаться к соратникам уже не имело смысла. Рёв трубы, донесшийся неизвестно откуда, их уже разбудил, и они сами вот-вот должны были появиться из казармы. Аламез был абсолютно уверен, что Ринва с Вильсетом, похватав мешки, сразу же побегут к воротам. Он бы сам так поступил, имей возможность. Однако, поскольку руководящие им высшие силы были против его далеко не постыдного отступления, Дарк решил, наоборот, вернуться к берегу: отчасти чтобы не мешать попутчикам благополучно спасать свои жизни; отчасти чтобы лучше рассмотреть, что там будет дальше происходить. Если бы разведчики увидели его, то потеряли бы драгоценное время, пытаясь уговорить бежать вместе с ними к воротам. Также они подумали бы, что охранявший их сон часовой уже подленько ретировался, бросив спящих спутников, то бишь их, на произвол судьбы. По большому счету, Аламезу было без разницы, сочтут его трусом или нет. Мнения, репутация, слава и честное имя – в этих категориях мыслят лишь те, кто заботится прежде всего о себе, а затем уж немного о деле. Морронов же не волнуют слава, которую они переживут, репутация, которая недолговечна, и мнения людей, не способных увидеть мир таким, каков он на самом деле, и понять истинную мотивацию поступков легионеров, порой кажущихся более чем странными. Морронов волнует лишь дело, и поэтому Дарк, натянув на себя рубаху и возложив на плечо кирку, неспешным шагом направился обратно к берегу, тем более что, говоря языком бродячих комедиантов, «представление» уже началось.
Корабль или лодка врага еще не показалась в поле зрения, хоть свечение, исходившее от нее, заметно усилилось. А на пустом берегу, наоборот, стали происходить очень странные вещи, узрев которые любой человек широко разинул бы от удивления рот да так бы и застыл, надолго уподобившись безжизненному каменному изваянию. Но Аламез уже столько повидал на своем веку всевозможных чудес да их жалких копий – иллюзий, что картина, представшая его глазам, хоть и впечатлила, но не поразила.
Всё началось с того, что, как только смолкла труба, несколько рядов каменных плит, находившихся у самого берега, довольно быстро пришли в движение. Одни опустились, другие, наоборот, поднялись, сдвинувшись на соседние, а третьи просто откинулись в сторону. Наверняка скрытый механизм, приведший их в движение, не только был мудреным и мощным, но и находился в отменном состоянии. Всего за пару-тройку жалких секунд в идеально ровной площадке искусственного каменного побережья образовались три огромные ямы, причем совершенно бесшумно, без характерного скрежета зубьев железных шестеренок, звона подвесных цепей иль скрипа тросов да истертых лебедок.
Не успел Дарк воздать должное махаканской инженерной мысли, как из темноты ям стали выползать стальные чудовища, бывшие на самом деле не чем иным, как метательными приспособлениями. Они выглядели совсем не так, как привычные для взора любого солдата осадные орудия: баллисты, катапульты и требучеты; да и размерами им заметно уступали, но что-то подсказывало моррону, что эти хитроумные устройства махаканцев обладали куда большей разрушительной мощью, скорострельностью и точностью. Непонятно было другое, кто из них собирался стрелять?
Как правильно говорится: «Ответы на самые сложные вопросы приходят сами собой!» – но в этот день моррон убедился, что иногда они еще и прибегают, причем довольно шустро. Не успел Дарк и подумать, откуда возьмется обслуга береговой батареи: выползет ли со дна образовавшихся ям иль эффектно появится из воды, как за его спиной раздался топот многочисленных ног, грохочущих подкованными подошвами тяжелых сапог по каменным плитам. Резко обернувшись, Аламез тут же обомлел и в этот миг действительно по-настоящему испугался. Прямо на него со стороны казарм быстро бежал большой отряд с ног до головы закованных в стальные доспехи гномов. Это были не добродушные «наземники», способные крепко подраться в трактире, но не воевать; не во многом уподобившиеся людям полукровки; а жаждущие крови врагов настоящие махаканские воины с развевающимися на ветру огромными бородами и пылающими взорами, потрясающие на бегу своими грозными секирами, щитами да боевыми топорами. Они были такими, какими Дарк их запомнил по прошлой жизни, и их было много: несколько десятков или пара сотен. За краткий миг до столкновения с несущейся на него грозной стальной массой моррон не успел сосчитать. Ему было просто не до того…
– Дорогу, болван, дорогу! – громогласно взревел ближайший гном и, не собираясь ждать ответного действия долее краткой доли секунды, с разбегу запрыгнул на обомлевшего Аламеза.
Мощный удар закованного в сталь плеча обжег моррону грудь и чуть не проломил жалобно хрустнувшую грудную клетку. На ногах Дарк, конечно же, не устоял. Его тут же откинуло на пару шагов назад и больно ударило головой о твердь каменного покрытия. В этот миг уже сильно пострадавшее тело моррона жило само по себе, не подчиняясь парализованной болью и дыхательными спазмами воле. Едва оказавшись в горизонтальном положении, оно инстинктивно произвело несколько важных действий, дабы избежать еще больших страданий и увечий, а именно: свернулось в позу эмбриона, плотно закрыло голову обеими руками и до судороги напрягло мышцы живота, что позволило сначала сделать надсадный, очень болезненный выдох, а затем и глубокий вдох.
Так Аламез и лежал, а мимо него проносились гномы. Одни пытались его оббежать, другие через него перепрыгивать, но далеко не у всех тяжеловесных бородачей это получалось…
* * *Сперва сбитый с ног, а затем бесцеремонно затоптанный сапожищами (что при иных обстоятельствах можно было бы расценить как оскорбление) Дарк пролежал без движения около пяти минут, хотя в этом плачевном состоянии он вряд ли мог точно определять время. Но вот наконец-то боль отступила, а пострадавшему от множественных ушибов телу вернулась способность двигаться. Произошло это, конечно, не сразу, а постепенно: сначала зашевелились одеревеневшие руки, затем чуть-чуть приподнялись веки, образовав узкую щелочку глаз, и лишь затем моррон, по которому пробежался табун низкорослых, но тяжеловесных воинов, кое-как перевел свое тело в вертикальное положение, то есть, говоря по-простому, сел.
Следующим делом Дарк попытался пошире открыть глаза, но, тут же ощутив сильную резь, снова зажмурился и обхватил загудевшую голову обеими руками. Еще недавно приятный, светло-зеленый свет теперь причинял Аламезу страшную боль, но даже если бы он ее и превозмог, то всё равно бы толком ничего не увидел. Перед взором пострадавшего всё кружилось, двоилось и расплывалось, видимо, без сотрясения мозга не обошлось.
Лелея в сердце надежду, что зрение скоро восстановится, Дарк напряг слух и попытался вслушаться в какофонию разноплановых, накладывающихся друг на друга шумов идущего невдалеке боя. Это у него получилось, но мало что дало. Он лишь узнал, что сражение идет полным ходом и что береговая батарея гномов также находится под прицельным обстрелом орудий корабля или сразу нескольких кораблей. Свист метательных снарядов, летающих по воздуху туда-сюда, и грохот их приземления заглушали все остальные звуки: скрежет механизмов, команды, отдаваемые командирами расчетов криком, и стоны раненых, без которых, естественно, тоже не обошлось. В общем, Дарк понял, что слух ему не помощник, как, впрочем, и остальные органы чувств. Дать информацию, что именно происходит невдалеке, могло только зрение, а значит, его нужно было срочно восстановить.