- Однако вы бываете и безжалостны.
- Сами сказали, надо жить, чтобы помогать другим.
- Хорошо. Мы ее не выгоним. Cкоро сделаем вам лицо, начнем массаж и лечебную физкультуру. Пора, молодой человек, пора вставать на ноги.
- А ничего...
Врач отошел в сторону, разглядывая меня.
- Опухоль сойдет и будет великолепно, - он разгладил пальцем кожу у носа. - Мой совет. Обязательно постригитесь как Эльвин Пресли и тогда будете неотразимы.
Он протягивает мне зеркало. Там незнакомое лицо, чуть распухшее справа и слева вокруг носа.
- Ну как? - нетерпелив врач.
- Мне к нему надо еще привыкнуть.
- Конечно, но сделано хорошо, - уже хвалит он сам себя. - Я старался подогнать ваше лицо к фотокарточке.
- К какой фотокарточке?
- Да здесь военный у меня был, по звездочкам, звание полковник, на татарина похожий, вот он мне ее и дал. Сказал, что надо хоть в общих чертах, чтобы был похож. Я и постарался.
Я застонал.
- Да вы не расстраивайтесь. Конечно не очень похожи, но все же... Опухоль пройдет и будете красавцем.
Меня отвозят в палату и тут же врывается Люська.
- Вот вы какой.
- Это не мое лицо.
- Я знаю. Я думала, а вдруг... Но вышло очень хорошо.
Появился торгаш.
- Вот это рожа. Ну, приятель, я бы за это дело тяпнул. Оказывается у нас тоже умеют делать. Думал за бугром только это дело налажено. Значит и мне можно лицо переделать?
- Проворуетесь еще раз, вот тогда и сделаете, что бы смыться от правосудия, - шипит Люська.
- Заткнись, глиста.
- Сам свинья.
- Если бы не замполит, врезал бы я тебе.
- А ты и без него уже получил писсуаром по роже.
Торгаш наливается яростью. Я чувствую, что может произойти драка, тем более Люська уже держит в руке блюдце с моей тумбочки.
- Вы что, так приветствуете мое новое лицо? Лучше успокойтесь. Люся, принеси мне кусочек зеркала. Я так его и не разглядел как следует.
Люська бросает блюдце и уходит.
- Вот, стерва, - выпускает пары торгаш.
- Сам виноват, не зачем было к ней лезть.
- Другие бабы, как бабы, а эта... Подумаешь, погладил раз.
- Еще раз погладишь, голову оторвет. Так и застрянешь в этой больнице.
- Ладно, замполит, давай лучше действительно тяпнем за твою новую физиономию.
Сосед залезает под койку и достает армянский коньяк.
- Ну как? Пьем?
- Увы, мне пока нельзя.
- Тогда выпью я. Уважаю тебя. Сильный ты мужик. За твое здоровье.
Елена Ивановна с испугом смотрит на меня.
- Ванечка, неужели это ты?
- Не нравиться?
- Нет, что ты. Но так непривычно. Нос, овал лица, все изменилось, даже цвет волос.
- Привыкай. Опухоль спадет, будет лучше. А где Катя?
- Она с одной женщиной. Чуть простудилась и я ее не решилась брать сюда.
- Может и правильно сделала, а то девочка испугалась бы.
Она все рассматривает мое лицо.
- Даже родинки исчезли. Нет, Катеньке понравилось бы. Врач сказал, что ты уже занимаешься гимнастикой.
- Да, я уже хожу. Хочешь поднимусь?
- Нет, нет не надо. Я верю. Неужели, будет все в порядке?
- Все.
Она обнимает меня за шею и я чувствую каплю слезинки на своем плече. В приоткрытую дверь за нами наблюдает Люська.
В коридоре много больных, кто сидит, кто медленно ходит вдоль стен. Быстрая фигура человека в белом халате с портфелем носится по коридору, выискивая кого-то. Я узнаю его, это следователь. Он проходит мимо меня.
- Вы не меня ищете?
Следователь возвращается и неуверенно говорит.
- Наверно вас. Вы Полторанин?
- Я.
- Здорово вас переделали. На фотокарточке совсем другой.
- У вас есть это фотокарточка.
- Есть. Я взял в пароходстве. Вы можете идти? Пойдемте куда-нибудь, где нет людей.
- В моей палате много народа, давайте у дежурной сестры возьмем ключи к препараторской.
Я рассматриваю карточку Полторанина. Усатый мужик с густыми бровями, угрюмо смотрел на меня. Врач- косметолог все же уловил что то и постарался придать лицу сходство, но это все равно не тот Полторанин.
- Колоссально вас переделали, хотя есть что то похожее, - говорит следователь. - А ведь я по делу.
- Догадываюсь. Нашли что-нибудь?
- Нашел. Мало этого зацепился за ниточку и потихонечку распутываю клубок и уже почти докопался до истины. Вы знаете Сопина?
- Не помню.
- Ну как же так? Он был вашим другом и вы живете на той же лестнице, что и он.
- Плохо помню. Со мной что-то стряслось.
Следователь застывает.
- И Комарова не помните?
- Нет.
- Этого не может быть. Нелегальные операции с валютой проходили через ваши руки и многие окружающие вас люди в пароходстве, наживались на этом. Сам Комаров уже сознался во всем.
- Я же сказал, я ничего не помню.
- Это уже слишком. Мы вас проведем через экспертизу, тогда вам не отпереться.
- Пожалуйста.
Следователь забирает карточку, запихивает ее в портфель и не попрощавшись, уходит.
Полковник Мухитдинов презрительно смотрел на меня. Он даже не высказал удивления по поводу моей новой физиономии.
- Что у вас стряслось?
Мы в кабинете главврача и тело полковника криво повисло в кресле.
- Я вас не вызывал, хотя очень хотелось увидеть и плюнуть в рожу.
Он хмыкнул и скривил рот.
- Зря вы так. Знаю, запаниковал профессор и чуть не оборвал все телефоны, разыскивая меня. Чем вас так напугал следователь?
Я рассказываю все, что слышал от следователя.
- Докопался все-таки мазурик.
- Вы что, знали об этом?
Он опять кривит рот.
- Знал...
- Слушайте, полковник, мне насрать на ваши там комбинации, но если я вляпаюсь, то точно все расскажу. Сидеть за Полторанина в тюрьме не хочу и не собираюсь.
- Думаешь, мы тебе рот не заткнем?
- Может и заткнете, но надолго ли.
- Ладно, не дрожите. Придумаем что-нибудь.
Тело Мухитдинова перекатилось в кресле на другую сторону.
- А хорошо вам сделали лицо, - вдруг перешел он на новую тему. - Мне так очень понравилось. Пожалуй это новый сценарий для нашей постановки.
- Я уже не знаю, каким поганым словом назвать вашу службу. Лучше я пойду, а вы успокойте профессора. Следователь, после меня, пытал его целый час.
- Знаю. До встречи, гражданин Полторанин.
Похоже моего соседа- жулика друзья увозят на курорт лечиться от посягательств прокуратуры. Он прощается со мной.
- Прощай, замполит. Наверно больше не увидимся, но своим друзьям я всегда буду рассказывать о человеке, который свалился с небоскреба, остался жив и лежал со мной в одной палате. Так как ты неплохой мужик, прими от меня подарок. Вот, под кровать тебе запихиваю ящик коньяка и не отказывайся.
Он выволакивает из-под своей койки ящик коньяка и заталкивает ногой под мою кровать.
- Хорошим людям, - продолжает он, - хорошие подарки. Люське передай, что она дура, но независимых- уважаю.
- Ты сам ей передай.
- Ну нет. Шума будет на пол города. Пока.
Он пожимает еще вялую мою руку.
- Поправляйся, замполит.
Торгаш ушел и пришла Люська.
- Слава богу, исчез. И откуда только такие подонки берутся?
- Он просил передать, что тебя очень уважает.
- Нужно мне его уважение.
- А мне сделал подарок, вон под кроватью ящик коньяка.
- Дяденька, и вы взяли?
- Он не принял моих бы возражений, но разве на подарки стоит обижаться. Мы бутылки с тобой вылакаем и пойдем громить больницу, особенно тех, кто мешает нам жить.
Люська смеется.
- Я бы, старшей сестре и еще одной ябеде тоже... писсуаром.
Я улыбаюсь. Хорошая девчонка. Что с ней будет потом?
- А сделаем мы следующее. Я не могу еще поднять ящик, - говорю я, - но хорошо бы подарить его профессору.
- Я ночью по частям вынесу в его кабинет. У меня сегодня дежурство.
Моя жена пришла с дочкой взволнованная.
- У нас в пароходстве, твориться что-то невероятное. Неожиданно умер Комаров, Сопин отравился, Маслюков попал в аварию и скончался, а Костриков лежит в больнице и умирает, говорят от рака легких и самое удивительное, все твои друзья и вдруг сразу....
- Тогда все правильно. Первый начал я, попав сюда в больницу.
- Шутки у тебя дурацкие. Хотя... может ты в чем-то и прав. Странно это все.
- К тебе следователь приходил?
Она мнется, но потом с трудом выталкивает.
- Приходил.
- И спрашивал обо всех и друзьях и обо мне?
- Спрашивал. Только я ничего ему такого не говорила.
- Он говорил тебе, почему разбирает мое дело?
- Следователь сказал, что у него есть подозрение, что тебя кто-то столкнул с шестого этажа.
- Давно приходил?
- Дня три назад.
Что же этот болван Мухитдинов ничего не предпринимает?
- Он у меня тоже был, все интересовался о том же.
- Значит ты предполагаешь, что ты первый...
Вид у нее ошарашенный.
- Ты мой папа? - тыкает в меня пальцем Катя.
- Разве непохож? - шепотом отвечаю я.
- Мой папа был с усами.
- Они мне очень мешали пить молоко, я их сбрил.
- Противное молоко можно было бы и не пить.