Он протягивает руку и касается моей перчатки. Он нежен, как девочка.
– Нет-нет, мы остановимся только на ночь. А потом поедем дальше.
– Он не задержит меня тут? Не запрет, когда мы приедем?
– Он не может. Вы все еще под моей ответственностью.
– Вы не отдадите меня ему? Что бы он ни сказал?
Он качает головой.
– Я должен отвезти вас в Ковентри и уберечь вас, – он прерывается. – Я не должен был говорить вам, куда мы направляемся. Не говорите своим дамам, прошу вас.
Я киваю. Мы все уже знаем.
– Обещаю, что не скажу. А вы будете рядом со мной?
– Буду, – нежно отвечает он.
Дорога поворачивает, и мы движемся к дому, виднеющемуся темной массой в сумраке зимнего вечера. Я стискиваю зубы. Я не боюсь Гастингса, я никого не боюсь.
Шрусбери приходит ко мне в комнату после обеда, убедиться, что мне удобно и я ни в чем не нуждаюсь. Я почти жду, что он предложит мне свободу, предложит так или иначе бежать. Но я в нем ошибаюсь. Он – человек бесконечной чести. Даже проигрывая, он не стремится уменьшить проигрыш. Он сегодня обречен, и все же он улыбается мне с обычной почтительностью, и я вижу расположение на его усталом лице.
– Вам удобно? – спрашивает он меня, оглядывая богатую мебель, которую Бесс поспешно разгрузила и собрала в пустых комнатах. – Прошу прощения за жалкий прием.
– Мне вполне удобно, – говорю я. – Но я не понимаю, зачем нужно было так срываться с места и куда мы едем.
– В северных графствах беспокойно, и мы хотим вас уберечь, – произносит он.
Он переминается с ноги на ногу, он не может смотреть мне в глаза. Я могла бы полюбить его за его безнадежную честность; думаю, он первый мужчина из тех, кого я знала, не способный солгать.
– Сейчас тревожно, – неохотно говорит он. – Королеву тревожит верность северных земель. Вам не о чем волноваться. Но я останусь с вами, пока мы не прибудем на место и вы не окажетесь в безопасности.
– Я в опасности? – раскрываю я глаза.
Он глубоко краснеет.
– Нет. Я бы никогда не привел вас к опасности.
– Милорд Шрусбери, если северные лорды, ваши и мои добрые друзья, придут за мной, вы меня отпустите? – шепчу я, склонившись к нему и положив руку поверх его руки. – Вы отпустите меня с ними, чтобы я была свободна? Они ваши друзья, они и мои друзья.
– Вы знаете об этом?
Я киваю.
Он смотрит на свои сапоги, в огонь, на стену. Куда угодно, только не мне в лицо.
– Ваше Величество, я связан словом чести, я не могу предать дело своей королевы. Я не могу отпустить вас, пока она не повелит.
– Но если я буду в опасности?
Шрусбери качает головой, скорее из противоречия, чем отказывая.
– Я скорее умру, чем позволю, чтобы с вашей головы упал хоть волос, – клянется он. – Но я не могу предать свою королеву. Я не знаю, что делать. Ваше Величество, я не знаю. Я не знаю, что делать. Я не могу подвести свою королеву. Я принес ей клятву. Никто в моем роду никогда не предавал короля. Я не могу предать свою клятву.
– Но вы не позволите лорду Гастингсу меня увезти? Вы не позволите ему меня похитить?
– Нет, я этого не позволю. Не сейчас. Не в эти опасные дни. Я уберегу вас. Но я не могу вас отпустить.
– А если у него есть приказ меня убить?
Он вздрагивает, словно нож вонзается в его сердце, а не в мое.
– Он не сделает этого. Никто не сделает.
– Но если ему придется? Если у него приказ?
– Королева никогда не прикажет совершить такое преступление. Это немыслимо. Она сказала мне, что хочет быть вам родственницей, относиться к вам по справедливости. Она сама сказала мне, что хочет быть вам другом.
– Но Сесил…
Его лицо мрачнеет.
– Я буду с вами. Я вас уберегу. Я жизнь за вас положу. Я…
Он умолкает, не сказав того, что хотел.
Я отступаю назад. Так, все именно так, как боялась его жена, и она оказалась достаточной дурой, чтобы мне об этом сказать. Он влюбился в меня и теперь разрывается между верностью своей старой королеве и своими чувствами ко мне. Я отнимаю у него руку. Нельзя так мучить серьезного человека. К тому же я узнала у него достаточно. Когда придет время, думаю, он меня отпустит. Правда думаю. Чего бы он ни говорил сейчас, я думаю, что он так увлечен моим делом, что ослушается свою королеву, обесчестит свое гордое имя и станет предателем своей страны, когда придет время. Когда армия северян возьмет нас в кольцо и потребует, чтобы меня выдали, я уверена, он меня отпустит. Я знаю. Я его получила. Он мой, целиком и полностью. Он даже сам пока этого не знает. Но я его увела у его королевы и увела у жены. Он мой.
1569 год, ноябрь, замок Эшби-де-ла-Зуш: Бесс
Невозможно получить достоверные новости, всю страну лихорадит сплетнями и ужасом, деревни опустели, все бежали на север, в армию. Женщины остались дома, их глупые лица озарены надеждой на то, что вернутся славные деньки. Эти выдуманные славные деньки станут моим концом и гибелью моего состояния. Если эта другая королева, Мария Стюарт, завоюет страну и станет единственной королевой, она не будет смотреть на меня по-доброму. И первое, что она сделает, это восстановит старую церковь. Они захотят назад свои здания, захотят вернуть свое богатство. Они захотят свои золотые подсвечники с моего стола, венецианское стекло, вилки, золотой кувшин и половник. Захотят мои земли, шахты, каменоломни, пастбища для овец. Когда шотландская королева сядет на трон, она вспомнит меня как женщину, которая притворялась ее другом, но однажды роковой ночью в горечи разразилась ревнивой речью. Мое обещание спасти ее произведет мало впечатления, когда вся Англия стала ее лучшим другом. Если северная армия завоюет Англию и посадит свою королеву на трон, я потеряю свои дома, свое состояние, свое место в мире и все, за что я боролась.
Мой муж мне не поможет; он тоже падет. Мои друзья меня не защитят; мы все протестанты, мы недавно получили богатство, мы строимся на прежних землях аббатств, обедаем на церковном серебре; нас заставят вернуть наше имущество и скинут всех вместе. Мои бедные дети станут нищими и не унаследуют ничего, кроме долгов. Старая церковь и новая королева отберут у меня все, и я стану беднее своей матери; а я клялась, что никогда не паду так низко.
Я еду вдоль фургонов с пожитками и провизией быстро, как только могу, чувствуя себя скорее бедной крестьянкой при наступлении армии, чем графиней, переезжающей из одного прекрасного замка в другой.
И все время я нервничаю по поводу дома и детей. Мои мать и сестра в Чатсуорте, как раз на пути северной армии. Ни одна армия, которую ведут дворяне вроде Уэстморленда и Нотумберленда, не причинит вреда женщинам, но они непременно захватят мой скот и овец, они пройдут по моим пшеничным полям и встанут лагерем в моих лесах. А Генри, мой сын, и Гилберт, мой пасынок, сейчас при дворе, с королевой, и им так хочется приключений. Я молюсь о том, чтобы Роберт Дадли строго-настрого запретил им уезжать. Особенно Генри, он такой разбойник, рвется туда, где любое волнение, он предложит себя в разведчики для королевы или примкнет к гражданам Лондона, чтобы ее защищать. Роберт мой истинный друг, я знаю, что он убережет моих мальчиков. Боже, пусть он убережет моих мальчиков. Они – мое наследие, такое же, как мои дома, и сегодня мы все в опасности.
Как бы я хотела быть рядом со своим мужем графом, с Джорджем. Дурак он или нет, но в этот час беды мне его так не хватает. Его твердой веры, его решимости исполнить свой долг перед королевой; они приводят меня в равновесие, когда я готова кричать от ужаса при внезапных переменах нашей судьбы. Он не планирует и предвидит, он не крутится и не сворачивает с пути от страха, как я. Ему не приходится хранить телеги с краденым добром. У него на совести нет лживых обещаний и нет ножа в сумке. Он не обещал королеве, что убережет ее, хотя у него приказ ее убить. Он знает свой долг и исполняет его, ему даже не нужно думать, что делать. Он не такой умный, как я, не такой двуличный, как я.
Может быть, он влюблен в шотландскую королеву. Возможно, она ему приглянулась, да и кто его обвинит? Я сама признаю, что в жизни не видела такой красивой женщины. Возможно, ему по душе ее общество. Почему нет? Она очаровательна, как всякая француженка, выросшая в тщеславии и праздности. Возможно, как мужчина, как глупый мужчина, он ее возжелал. Что ж, он не первый, кто совершает эту ошибку.
Но у него это неглубоко, господь его благослови. Когда королева Елизавета прислала приказ, он тут же сделал, что было велено. Он сказал, что привяжет другую королеву к лошади, если понадобится. Я за одно это его люблю. В нем есть вера и верность. В нем есть постоянство, а мы все алчем богатства и боимся снова обнищать. Он дворянин, человек чести, а я из новых, я человек жадности. Я это знаю.
И потом, ему же так проще; как его должны утомлять одержимые вроде меня. Он не так голоден до земель и не так боится потерь, как я. Он был выращен не разоренной вдовой, ему не приходилось уловками и услугами пробираться на хорошее место. Ему никогда не приходилось выбирать друзей исходя из того, что они могут для него сделать, или продавать себя тому, кто даст больше других, да при этом еще и вести торги. Он даже не знает, что на его столе золотые подсвечники из аббатства, а на его земле стада овец. Его чистота основана на моей жадности и моем расчете и защищена ими. Я в этом браке делаю тяжелую и грязную работу, и сегодня, в кои-то веки, я хотела бы быть чистенькой, как он.