Здоровье государыни Елизаветы было подорвано, но… не до конца, — она жеманно улыбнулась. — Надо было усилить дозу и повторить… Но я обнаружила за собой слежку… Да, да, очевидно, я была у них на подозрении, — «у кого это — у них? Какая чушь!»— пронеслось в голове у Мелитрисы, но она продолжала еще более уверенным тоном, — опасаясь ареста и Тайной канцелярии, я бежала. Мой опекун последовал за мной.
— Вы говорите о господине, который живет с вами в гостинице? — в голосе Сакромозо не было и намека на фривольный тон.
Мелитриса с достоинством кивнула.
— Он знает о вашей роли в этом деле?
— Вы имеете в виду порошок? Нет, не знает. Но он верный человек. Я могу его вам представить.
— Нет, нет, пока в этом нет необходимости… «Экая шельма, — подумал меж тем бледноликий хозяин, — бежала с любовником и еще пытается заработать на этой ситуации! Но в этой девице определенно что-то есть… обескураживающее. Худа, очкаста, неестественна… И главное, совершенно непохожа на то, что он ожидал увидеть. Не подтверди сидящий за драпировкой Блюм — точно, она, Мелитриса Репнинская, отравительница — он бы ни за что не поверил. Вообще с этими отравительницами история до чрезвычайности темная. Блюм несет какой-то вздор про» свою племянницу леди Н.«. Пока они никого не отравили и серьезно относиться к ним могут только в России. Берлину нужен результат, а в Петербурге только за идею отравления могут наказать кнутом, вырезать язык, посадить в колодки — как они там называются?»
— Вы позволите один нескромный вопрос? — голос собеседника прозвучал вкрадчиво, даже интимно. — Вы фрейлина королевы… Зачем вам понадобилось?.. — он сделал вид, что смешался.
Мелитриса передернула плечом. Секретные туфли нестерпимо жали, и вообще ее несказанно раздражал этот важный, напыщенный господин.
— Вы заставляете меня разочаровываться в выбранном пути. Мне обещали богатство, самостоятельность. Будучи .фрейлиной, я не имела ни того, ни другого. А ваши люди обещали мне возможность жить в Европе.
— Понимаю, — в руках Сакромозо появился кошелек. — Здесь 500 талеров. При скромной жизни в Берлине вам хватит этого до старости.
— Не уверена, — быстро сказала Мелитриса, чувствуя, что беседа потекла куда-то не в нужную сторону. — Если считать старость тридцать дет, то, может быть, вы и правы, а если сто? — она рассмеялась и сама порадовалась, как естественно прозвучал ее ответ. — Если вы не имеете возможности заплатить, то дайте возможность заработать. Вернемся к нашим баранам. Я привезла шифровку.
— Вот как? — Сакромозо явно удивился. — От кого?
— Вам это известно лучше меня.
Сакромозо не стал настаивать, он молча протянул руку. Мелитриса поискала глазами, куда присесть, и тут опомнилась. Это, право, никак не возможно. Защитной была мысль — Лядащев велел любым способом добиться повторного свиданья, но главное, что ее смутило, — необходимость при незнакомом мужчине стоять босиком. Разве это мыслимо — снять туфлю и протянуть ему, как бокал с вином. А может, у туфли подкладка мокрая от пота, недаром она жмет. Все эти шпионские игры — верх неприличия!
— Шифровка осталась в гостинице. Я по рассеянности надела не те башмаки. Я везла ее в каблучке, — добавила она, потупясь.
Шут их разберет, шпионов, то улыбался, прямо лучился весь, то вдруг хмурый стал и смотрит исподлобья. Мелитриса отступила к окну, ноги ее не держали, ей хотелось если не сесть, то хоть прислониться к подоконнику.
— Не оглядывайтесь, — услыхала она вдруг шепотом из темноты, казалось, Лядащев говорил ей в самое ухо. — Это не Сакромозо.
По телу ее пробежала дрожь от затылка до пяток. Может быть, ей все это просто почудилось? В самом деле, где здесь может прятаться Лядащев.