Написанная от первого лица – от имени Арины, дочери друзей поэтаизгнанника, это своеобразная исповедь несостоявшейся Лолиты, выросшей бок о бок с гением. История томления двух душ, несовместимых по возрасту и опыту, но привязанных друг к другу, – платоническая и надрывная. Тройное авторство текста (Арина, реальный Владимир Соловьев и Владимир Соловьев, комментирующий текст произведения), пересыпанного бисером незакавыченных цитат и отсылок, дополняется подробнейшим анализом-автокомментарием в лучших традициях литературной критики. Вторая половина увесистого фолианта – примечания к собственному тексту, раскрывающие не только идеи и образы, но и комментирующие каждую цитату, проскользнувшую в тексте.
Трепанируя собственное произведение, автор раскрывает даже источники своей информации…
Место на полке. Между романом В. Соловьева «Роман с эпиграфами» и ПСС Иосифа Бродского.
«Белгазета». Минск
* * *Роман Владимира Соловьева, известного писателя, критика, политолога, живущего в Нью-Йорке, автора книг, переведенных на 13 языков, посвящен судьбе поэта Иосифа Бродского. В романе многие представители русского зарубежья выступают под своими именами. Среди них – Барышников, Довлатов, Шемякин… Нобелевский лауреат в этой книге предстает самым неожиданным образом. В основе сюжета – то, что исследователи Бродского аккуратно обходят: любовная драма поэта. А в целом – трагедия его жизни. Может быть, потому путь книги к российскому читателю был непрост. Отметим, что в России только «ЛГ» показала широкому читателю несколько фрагментов этого яркого, острого и парадоксального романа. Парадоксального, впрочем, как и все другие произведения В. Соловьева… Есть что-то детективное в этом неожиданном и напряженном романе…
«Литературная газета». Москва
* * *Рассказ о Бродском – без купюр, сантиментов и иллюзий, скандальных подробностей и фундаментального величия: «Теперь в Рос сии происходит канонизация и даже идолизация Бродского». Стихи Бродского, подробности его биографии и его откровенные беседы с друзьями делают из бронзовеющего гения вполне достойного, но скандального человека (написавшего в своей поэме неформатные слова: «Между прочим, все мы дрочим»). Среди героев повествования: Довлатов, Шемякин, Барышников. Недосказанная любовная драма оберну лась поэтической: «Как пес, я взял твой след в ее теле… Измена – озоновая прочистка любви. Как второе дыхание. Моя измена продлила нашу любовь».
Соловьевская проза отличается от причесанной ЖЗЛ не только скандальной изящностью откровений дружеских бесед, но самим способом познания героя – ее «инструментарий включает скальпель… У меня – правдивая ложь, у них – лживая правда».
«Книжное обозрение». Москва
* * *Вровень с Бродским.
Название статьи о «Post mortem».
«Литературная Россия». Москва
БЫТЬ ИОСИФОМ БРОДСКИМ. АПОФЕОЗ ОДИНОЧЕСТВА
Владимиру Соловьеву повезло встречаться с Бродским накоротке, в вольной, откровенной обстановке. Это так называемое «личное знание» сразу выделяет его книгу из множества других. Соловьев может главное – понять. И объяснить другим. И делает это страстно и интересно.
Владимир Карцев о новой книге Владимира Соловьева
Примечания
1
«Евангелие от Владимира Соловьева», без ссылки на изначального автора, позаимствовано у меня тезкой и однофамильцем телевизионщиком Владимиром Соловьевым и вынесено им на обложку его книги. Плагиат? Не знаю. А потом, уже в Интернете, я читал горячее обсуждение моей «Апологии сплетни» как его опуса. Крошка Цахес, не иначе!
2
На эту позднюю сноску я вынужден тем, что этот «Пришибеев» продолжает упоминаться в «Трех евреях» и читатели ошибочно подыскивают ему прототипов – Вацуро, Панченко и других весьма достойных историков литературы.
А потому пора раскрыть псевдоним: Пришибеев – это Яша Гордин. Он же – Скалозуб. Не путать с зубоскалом.
3
Я не люблю сноски, но на всякий случай, для тех, кто слова поэта-князя забыл: «Неужели можно честному человеку быть русским в России? Разумеется, нельзя: так о чем же жалеть? Русский патриотизм может заключаться в одной ненависти к России – такой, как она нам представляется. Этот патриотизм весьма переносчив. Другой любви к отечеству у нас не понимают… Любовь к России, заключающаяся в желании жить в России, есть химера, недостойная возвышенного человека. Россию можно любить как блядь, которую любишь со всеми ее недостатками, пороками, но нельзя любить как жену, потому что в любви к жене должна быть примесь уважения, а настоящую Россию уважать нельзя».
4
Смиренно сознаюсь, что шесть строчек отточий – не композиционное подражание «пропущенным строфам» Байрона, Пушкина и Ахматовой, но сугубо личное мероприятие, вынужденное эпиграфическим жанром романа. Сюжет, вытекающий из 22 эпиграфов, столь очевиден, что было бы сущим безумием и непомерным расточительством присовокуплять к ним авторские разъяснения. А может быть, вообще стоило ограничиться цитатами и романа не затевать?
5
Намек на художественное творчество В. И. С.
6
Похабщина.
7
Сборно-раздвижная конструкция позволяет продолжить перечисление фактов по мере накопления.
8
Вариант: литература.
9
Эти пропуски – какая пища для ума будущего исследователя!
10
Общий друг.
11
Было бы нечестно не сказать тебе, что я был ужасно разочарован, что ты сказала Лиле, что я работал на ЦРУ… Ты не имела права говорить ей то, что я сказал тебе однажды в минуту близости, взяв с тебя клятву, что ты никому больше не скажешь. Для этого были – и до сих пор – серьезные причины, и я могу объяснить эту промашку с твоей стороны все еще длящейся болью и гневом на меня и вполне понятным резоном, что время прошло и это больше не играет никакой роли. Играет. (Намек на то, что Берт в это время – письмо написано в 93-м – продолжал сотрудничать с ЦРУ. – В. С.)
12
Трудно представить больший гротеск. Вы готовы вышвырнуть человека, который свыше трех десятилетий изо всех сил старался внедрить в американцев лучшее понимание русской культуры, а берете типа, который в течение того же периода систематически брызжет ядом в советской прессе, как, например, «звезды на твоем флаге – дыры от пуль, Америка». Конечно, времена меняются, и кто прошлое помянет, тому глаз вон. Но «конец истории», мистер Президент, не есть еще конец этики. Или я не прав?
Стиховую цитату Евтушенко даю в обратном переводе, но вот точная цитата из стихотворения Евтушенко на смерть Роберта Кеннеди:
Так что у Бродского в его кляузном письме явная натяжка, а цитата вырвана из контекста и переврана.
Сам Евтушенко теперь говорит, что я дал ему это письмо на похоронах Берта Тодда: «Ну вот, смерть Берта сняла с меня табу. Он когда-то запретил мне показывать тебе это письмо», – будто бы сказал я. И далее: «Раскрываю письмо, читаю. Что же узнаю. Оказывается, Бродский написал президенту Куинс-колледжа, где в 1991 году оформлялись мои документы, что я не имею морального права работать там профессором. Потому что я якобы оскорбил американский флаг в своих стихах. Что ж тут оскорбительного, если я разделил возмущение и боль большинства американцев этим убийством (Роберта Кеннеди – В.С.)?…Несколько последних лет Бродский прекратил какие-либо нападки на меня…»
Понимая обиду Евтушенко, настаиваю все-таки на моей хронологии и на моей версии: письмо Бродского помечено 8 ноября 1995 года, так что он не только не прекращал наскоки на коллегу, но незадолго до смерти возобновил их.
А на похоронах Берта Тодда я не был – только на панихиде, с Женей я на «вы» и письма ему не показывал, а зачитал по телефону. Прочесть его полностью он мог только в моей начальной публикации этой истории в периодике.