Она встала, взяла плащ. Он подошел, чтобы помочь ей одеться, наклонился и прижался к ее щеке жаркими губами.
Резкость, с которой она отпрянула, привела дона Рамона в ярость.
— Думаете, меня можно пронять, отвечая жестокостью на великодушие? Приходите снова, когда поймете, что так ничего не выйдет.
Она выбежала из комнаты, ничего не ответив.
А дон Рамон подошел к окну, задумчиво посмотрел на Большой канал. Он остался недоволен собой. Где-то допустил ошибку. Был же момент, когда она помягчела, а ему не удалось этим воспользоваться. В том, что она придет вновь, дон Рамон не сомневался. А пока нужно принять меры для освобождения ее брата, решил он, чтобы при следующей встрече объяснить ей, к какому результату приведет доброе к нему отношение. Она, похоже, из тех женщин, добиться от которых чего-либо можно, лишь проявляя к ним должное безразличие.
Так истолковал дон Рамон ее поведение, приходя к выводу, что игра стоит свеч.
Глава 7. ИНКВИЗИТОРЫ
Среди мудрых установлений Венецианской республики было и запрещающее ее дожу любые контакты с представителями других государств. В этом, как и во всем другом, Агостино Барбариго воспринимал закон, как считал удобным для себя. Будучи дожем, он, естественно, не принимал послов в своем дворце, но как частное лицо неофициально не отказывал себе в том, чтобы поддерживать тесные отношения с некоторыми из них, в том числе с доном Рамоном де Агиларом. Он не видел ничего дурного в том, что нарушал дух закона, соблюдая его букву, поскольку полагал, что заслуги перед государством дают ему на это право.
Отсюда становится понятным, почему дон Рамон прибыл к ступенькам дворца дожа, спускающимся к Большому каналу, на маленькой гондоле, а не на роскошной посольской с моряками в парадной форме. Произошло это через час после ухода Ла Хитанильи.
Саразин вновь сидел в гостиной дожа, когда посла ввели в эту роскошно обставленную комнату. Невзирая на присутствие инквизитора, сразу же после приветствий испанец перешел к делу.
— Я — проситель. И рассчитываю на вашу милость. Дож в алой тунике, падающей на одну алую, а вторую — белую штанины, в маленькой шапочке алого цвета, вышитой золотом, элегантно поклонился.
— Я к вашим услугам, Ваше высочество, если это в моих силах.
— Я в этом не сомневаюсь. Дело-то пустяковое. Один бедолага, мой соотечественник, нарушил закон. Он нашел кинжал, а потом набрался смелости и продал его. Разумеется, это классифицируется как кража, но, принимая во внимание его незнание местных порядков, я надеюсь, что ваша светлость помилует его.
Саразин, удобно развалившийся в кресле, удивленно изогнул бровь, а дож стоял, нахмурившись, потирая чисто выбритый подбородок.
— Мы не жалуем воров в Венеции, — в голосе его слышалось сомнение.
— О, мне это хорошо известно. Но едва ли случившееся можно назвать кражей. Этот человек не крал кинжала, во всяком случае сознательно. Он его нашел. Если ваша светлость сочтет возможным не заметить это правонарушение, едва ли кто станет возражать. Я же окажусь у вас в долгу.
— Ну, если вы так ставите вопрос… — дож неопределенно взмахнул рукой. — Хотя я не могу не удивиться тому, что граф Арияс проявляет такой интерес к какому-то бедняку.
Дон Рамон искренне полагал, что с весельчаком Барбариго следует говорить откровенно.
— Меня интересует не он, а его сестра, очаровательная Хитанилья. Она умоляла меня вмешаться, а такой заступник превратит святого в дьявола, а дьявола — в святого.
— Так в кого же она превратила вас?
Дон Рамон рассмеялся.
— Я всего лишь смертный, а плоть человеческая слаба. Я не мог устоять перед очаровательной женщиной.
— При условии, — пробормотал Саразин, — что потом и она не станет отказывать вашему высочеству.