«Макс, ты мне нужен… наверное, — сказала леди Кекки Туотли. — Да, скорее всего, именно ты. Я не знаю, с кем ещё можно такое обсуждать…»
«С Танитой что-то случилось?» — сразу спросил я, вспомнив, что Мелифаро собирался попросить Кекки за ней проследить.
«Да какая, в вурдалачью нору, Танита. Случилось со мной».
Я похолодел. Этого ещё не хватало.
«Что случилось? Ты где?»
«Извини, не хотела тебя пугать, — спохватилась Кекки. — Я цела, здорова и не в плену. И даже не крадусь по тёмным припортовым переулкам за каким-нибудь пьяной мятежной знаменитостью былых времён. Меня не надо спасать. Но всё равно было бы здорово, если бы ты смог прийти».
«Прости, но если никого не надо срочно спасать, не приду, — сказал я. — По крайней мере, не прямо сейчас. Потому что Нумминорих идёт по запаху пропавшего человека, а я при нём, чтобы не получилось, как утром».
«Ой, нет, как утром лучше не надо! — переполошилась Кекки. — Прости, я не знала, что ты занят. Не подумала. Как-то даже не вспомнила, что у нас сейчас творится. Обо всём на свете забыла… Ничего, мне не срочно. Правда, совсем не срочно. Извини».
«Слушай, ты там что, пьёшь и плачешь?» — спросил я.
Бестактный конечно вопрос и дикая, будем честны, идея, но очень уж странно звучал Кеккин голос в моей голове. Как бы дрожа и мерцая, то тише, то громче, то её, хорошо знакомый, то почти чужой. Что ещё я мог подумать?
«Что-то вроде, — ответила Кекки. — Только пока не пью. И не плачу… ладно, почти не плачу. Я тут, можно сказать, сижу в засаде. На самом деле, просто в кустах у забора».
«У какого забора?»
«У кладбищенского».
«Лихо закручено».
«Да ну тебя к дядьям болотным, сэр Макс. Никто ничего никуда не закручивал. Знаешь скульптурную мастерскую при кладбище Скауба? Ай, конечно, не знаешь, зачем бы тебе. Они сейчас тут репетируют».
«Кто — они? Маленький оркестр?»
«Да, совсем небольшой. Я насчитала четырнадцать человек, вместе с леди Танитой Ашури, за которой мне пришлось увязаться по просьбе Мелифаро. До сих пор не понимаю, зачем. В старые времена, до изменений в Кодексе, было бы ясно: без магии у них явно не обошлось. Надеюсь, лицензии у ребят есть. А если нет, значит будут — завтра же! Сама пойду к сэру Шурфу и не отстану от него, пока не выдаст. Хотя я его боюсь».
Я даже не стал говорить, что это она зря. Шурф и правда довольно ужасный, тут ничего не поделаешь. Другое дело, что за несколько лет совместной работы в Тайном Сыске Кекки могла бы к нему привыкнуть. Я, например, буквально за первые полчаса привык.
«Вернее, раньше боялась, — исправилась Кекки. — А теперь не боюсь ни его, ни… А знаешь, может быть, вообще ничего. Как будто бояться стало некому. Хотя я всё равно есть! Иначе кто бы сейчас с тобой говорил, правда?»
«Правда, — подтвердил я. — Конечно ты есть».
И наконец сложил два и два, получил триста тридцать восемь, или сколько там должно было быть, чтобы до меня дошло. Спросил:
«Это ты музыки наслушалась?»
«Да. А ты их тоже уже слушал? Знаешь, как они играют? И что бывает, когда?..» — она осеклась и умолкла, явно не в силах подобрать слова.
«Примерно представляю. У них вчера был концерт, я случайно попал. И… Ну, в общем, если ты сейчас ревёшь, я тебя понимаю».
«Реву, да. Как новорожденный младенец. Как будто и правда только что родилась. Вышла из темноты, вдохнула, а вокруг всё такое… золотое, сияющее и полное смысла. И движется, и дрожит. И всё со всем, оказывается, связано, я это теперь ясно вижу, хотя совершенно не понимаю, как, зачем, и что из этого следует. Не беда, когда-нибудь разберусь. Главное я уже знаю: именно это и есть настоящая магия. А вовсе не то, что я ею считала. Не отдельные сложные действия, приносящие желаемый результат, а такой особый способ присутствовать в Мире, когда он знает, что ты есть, и для него это важно, и вы вместе можете всё… Ужасно глупо звучит, это я и сама осознаю. Мне слов не хватает. Но ты всё равно понимаешь, да?»
«Да, — согласился я, совершенно ошарашенный её откровенностью. — Скорее всего, понимаю. Очень надеюсь, что так».
«Я сразу подумала о тебе: спорю на что угодно, ты это знаешь! И всегда знал. У тебя же буквально на лбу написано: «Я знаю, что такое настоящая магия», — здоровенными буквами, невозможно не заметить. Только я эту надпись раньше не могла расшифровать. Не знала, о чём речь. Мне казалось, там что-то вроде: «Я тут самый главный». А речь не о том, кто главный. И вообще не о тебе. А только о Мире, который иногда нас замечает, и уж тогда сразу берёт в оборот, и это — то, ради чего мы… и ради чего всё. Правда?»
«Слушай, — сказал я, — мне так жаль! В смысле, жаль, что я сейчас занят. Просто Карвен — человек, которого мы с Нумминорихом ищем — уже несколько часов не отвечает на зов. А это, сама знаешь, нехороший признак. Никак не могу отложить его поиски. Но и тебя сейчас оставлять в одиночестве свинство. В таком состоянии очень нужен друг, готовый с тобой напиться и способный хотя бы примерно понять, что ты будешь нести после второго стакана. И даже после четвёртого, хотя это уже, конечно, высший пилотаж… А знаешь что? На твоём месте я бы сейчас сдался музыкантам».
«Сдался бы музыкантам? — растерянно повторила Кекки. — Это как?»
«Да очень просто. Вылез бы из кустов, вломился в мастерскую, или где там они репетируют, сказал бы: ребята, я слышал, как вы играли, теперь мне конец, делайте что хотите, а выпивка за мой счёт. Уверен, они поймут тебя, как никто в Мире. Даже лучше, чем я. Потому что я, к сожалению, далеко не всегда такой вдохновенный придурок, как хотелось бы. И вот прямо сейчас желаю не столько экстатического слияния с Миром, сколько пересекать это дурацкое поле, возлежа на уладасе. Задолбался уже бегать пешком».
Некоторое время Кекки молчала, я даже забеспокоился: не рановато ли начал шутить? Но тут она сказала:
«Я совершенно уверена, что если тебе и правда приспичит пересадить Тайных Сыщиков на уладасы, ты своего добьёшься. Возможно, ещё до конца года. Поэтому когда ко мне вернётся способность бояться, начну с тебя. А пока я ещё храбрая, пойду знакомиться с музыкантами. Совершенно дурацкий совет ты мне дал! Но локти потом буду кусать, если ему не последую».
Надо же, какая молодец.
— Узнаёшь? — спросил Нумминорих, указывая на пустой амобилер, стоящий практически посреди дороги.
Счастье, что по этой просёлочной дороге никто особо не ездит, потому что будь ты хоть трижды угуландец с острым ночным зрением, а врезаться всё равно легче лёгкого — просто от неожиданности.
— А с чего ты взял, что он мой? На таких зелёных сейчас чуть ли не полгорода ездит. Внезапно оказалось, что это теперь модный цвет.
— Ну так запах же!
— А, ну да, — спохватился я. — Мой запах?
— Твой. И богатой леди из жёлтого дома. Говорил же я, что у них вечеринка!
При упоминании Айсы я снова невольно поморщился от досады: я-то надеялся, что хитроумно сбагрил её коллегам. И тут вдруг она снова объявилась, натурально встала у меня на пути. Надоела — сил моих нет.
Но вслух я спросил:
— И запах Карвена Йолли? В смысле, «Шиффинского шлаффа»?
— В амобилере — нет. Этот запах — в стороне, на дороге.
— Интересные дела, — сказал я. Просто чтобы не молчать.
Потому что молчать имеет смысл только с загадочным видом. А у меня, когда я не понимаю, что происходит, вид обычно исключительно идиотский. Загадочность мне не даётся, хоть плачь.
— Перегородила дорогу, — укоризненно добавил Нумминорих. — Нет чтобы на обочине аккуратно припарковать. Кто так делает?
— Так может быть кристалл перестал работать? — осенило меня.
«Может и перестал, но с магией тут, как видишь, всё в порядке, — ответил Нумминорих, перейдя на Безмолвную речь. — По крайней мере, сейчас».
— Факт, — подтвердил я.
Сел за рычаг амобилера, убедился, что он исправен, осторожно съехал на обочину, остановился, вышел. Спросил:
— Получается, они тут встретились? И вместе пошли дальше пешком?
— Это вряд ли. То есть, пешком-то они пошли, только не вместе. Оба запаха ведут в одном направлении, но их обладатели явно шли не рядом. И даже не одновременно. Карвен чуть раньше, леди за ним.
— Ясно, — озадаченно сказал я.
Соврал конечно. Ни хрена мне не было ясно. Больше всего на свете я сейчас жалел, что не послал с Нумминорихом Мелифаро. Всё-таки он настоящий следователь, из тех, кому одно-единственное замечание нюхача: «Шли не рядом и даже не одновременно», — даёт ключ к разгадке не только текущего дела, но и всех остальных тайн мироздания, включая решение самой подлой из куанкурохских головоломок и название тайного ингредиента пирога Чакката, ради обладания которым добрая половина столичных поваров готова пожертвовать жизнью; желательно, конечно, чужой.
Позвать его, что ли, пока не поздно? А то кучу времени потеряем, пока я буду безуспешно прикидываться сообразительным.