И черную воду, ревущую в проломе…
Эйнар все-таки попытался уйти от удара, отчаянно переложив руль. Но и Олав у себя на корме смотрел по-прежнему в оба! Черный дракон лег на крыло.
Ближе, ближе — и вместо удара вдруг тяжко и страшно пошел по веслам пестрого корабля, по правому борту!
Однажды видевший подобное — не забудет, покуда живет… С натужным треском ломались крепкие сосновые весла. Вздыбливались рукояти и ломали хребты гребцам. Рунольва сбило с ног, швырнуло на палубу. Чья-то кровь хлынула в лицо.
Чужая кровь! Он смахнул ее и вскочил.
Люди Приемыша уже сбросили парус и закидывали крючья, стягивая корабли.
И гудевшие на ветру веревки некому было перерубить. Уже почти потеряв ход, черный корабль вцепился драконьей пастью в кормовой штаг пестрого… Деревянные клыки оказались прочней. Хлопнул разорвавшийся канат, и мачта со стоном перекосилась налево, так, что захрустел палубный настил.
Люди Эрлинга хлынули через борт, не дожидаясь, пока корабли сойдутся вплотную. Подхватывали на левую руку щиты и на ходу выдирали из ножен мечи. И прыжком перелетали на чужую палубу: смерть!!!
Рунольв встретил их первым…
Копье Гадюку никогда не видели далеко от хозяина. Вот и теперь достаточно было пошарить рукой, и пальцы оплели знакомое древко. Рунольв зарычал, как бешеный берсерк… Огромный, в седеющих космах, и копье Гадюка то рубило широким лезвием, как послушный меч, то жалило, как живая змея! Он не звал своих в битву. Он бился!
Гадюка встретила самого первого прыгнувшего через борт… Остановила в прыжке, и воин без вскрика ушел вниз, в черную воду. Но их было слишком много.
Они перелетали с корабля на корабль, занося секиры, что-то яростно крича. Как перевернувшийся котел с кипятком!
Рунольв искал между ними Приемыша и все не находил. А половина людей из Терехова уже лежала между скамьями, и им не суждено было встать. Им, ни разу не принимавшим боя на своем корабле! Позор, за который расплачиваются только одним. Кровью.
Потом перед Рунольвом встал Олав… Эрлинг вождь долго уговаривал старика не ввязываться в битву. Не помогло. Было у меня четверо сыновей, сказал Можжевельник. Теперь трое. И прожил я не короткую жизнь.
Оказавшись с Рунольвом лицом к лицу, Олав коротко потребовал:
— Все прочь!
Вокруг сразу же расступились: чужие, кто еще отбивался, и свои.
Рунольв тяжело переводил дух, опершись на копье… Только тут, как-то сразу, он почувствовал, до чего вымотала его исступленная гребля и схватка с морем, едва не погубившим корабль… Его не ударят в спину, он это знал. Но на лица достаточно было посмотреть один раз, чтобы понять: проиграть единоборство Олаву не дадут.
— Олав Вшивая Борода! — прохрипел Рунольв, перехватывая копье. — Ты умрешь той же смертью, что и твой щенок, родившийся в мусорной куче!
Олав ответил:
— Думается, мой сын умер достойно. А вот о тебе навряд ли кто это скажет, Рунольв Убийца Гостей…
Рунольв прыгнул вперед, занося копье для удара. Видевшие рассказывали, будто у него светились глаза и пена шла изо рта. Так или нет, а только старый Олав мог еще поучить боевому искусству кое-кого моложе себя. Копье Гадюка лязгнуло о его меч. Олав отбил первый удар. Потом второй и третий. А потом постепенно, шаг за шагом, погнал Рунольва назад…
Эрлинг Виглафссон дрался на носу пестрого корабля. Несколько раз он встречал соперников сильнее и искуснее себя. Но удержать его они не могли.
Потому что Эрлинг все время видел перед собой высоко поднятый форштевень и задубелые от соли моржовые ремни, продетые в кованое кольцо…
Только раз он едва не погиб. Там, возле борта, умирал на пригвоздившем его копье один из Рунольвовых людей. Но тускнеющие зрачки поймали младшего Виглафссона, и дотлевавшее сознание встрепенулось.