Неожиданно женщины скрылись за углом дома, и он потерял их из виду. Сами прибавил шагу и успел как раз вовремя — они сворачивали в другой переулок. Вот женщины миновали какую-то полуразрушенную мечеть. Сами прижался спиной к стене, которая почти совсем завалилась, и стал наблюдать.
Он видел, как Назан толкнула дверь какого-то убогого обшарпанного домишка, который, казалось, лишь чудом держался на земле. Обшарив глазами прогнившие доски, Сами прочёл название улицы, номер дома и записал в свой блокнот. Во второй раз можно, пожалуй, и не найти этого домишка.
Засунув блокнот поглубже в карман пальто, он зашагал прочь.
— Садитесь, пожалуйста, выпьем по чашечке кофе. Вам нужно отдохнуть, — говорила Назан, сбрасывая чаршаф.
— Нет, дорогая! Не хочется. На сердце как-то тяжело.
— Зачем вы расстраиваетесь! Разве можно прислушиваться ко всему, что говорят врачи?
— Да как же, сестрица, не прислушиваться? Он спрашивал, повышается ли у меня по ночам температура, потею ли я? А почему? Потому что всё это — признаки обострения болезни.
Глаза Несрин стали влажными.
— Врач говорит, что необходимо поехать на курорт, отдохнуть. Какой там курорт! Отдых! Стоит мне неделю не поработать, и всё! Мне нечего будет есть.
Сердце Назан разрывалось от жалости к этой больной, несчастной женщине. Захотелось обнять её, утешить.
Несрин немного полежала на тахте и ушла. Назан осталась одна. Прислонив разгорячённый лоб к окну, она с грустью смотрела на пустынную улицу. Облака, затянувшие небо, спустились совсем низко. С каждой минутой становилось темнее. Назан поёжилась и набросила на плечи старый шерстяной платок. «А есть ли у тётушки уголь?» — подумала она и пошарила по углам. Угля не было. «Пожалуй, надо сходить в лавку. Это ведь совсем близко, сразу за углом», — припоминала Назан, надевая чаршаф.
Переступив порог, она лицом к лицу столкнулась с Сами. Ошеломлённая, Назан отпрянула назад.
— Простите, Назан-ханым, Несрин ещё у вас? — криво улыбаясь, спросил Сами.
— Она уже ушла, — ответила Назан, ощутив дрожь во всём теле.
— Не можете ли вы рассказать поподробнее, какой диагноз поставил врач…
— Но почему вы не спросили об этом у неё самой?
Сами понял, что его поймали на слове, и рассмеялся:
— Не сообразил!
На пустынной улице появилось несколько теней в чаршафах и тёплых шалях. Назан заволновалась ещё больше. Она чувствовала, что сплетницы пялят на них глаза.
— Извините, я спешу, мне нужно купить уголь.
— Такая очаровательная женщина с корзиной угля! Невероятно! Я был потрясён, узнав, что вы живёте в такой развалюхе, а тут ещё этот уголь…
Назан чувствовала, как дрожит каждая клеточка её тела. Было просто невыносимо стоять рядом с Сами на глазах у всех, но она не знала, как уйти. В голове теснились обрывки мыслей: муж… ребёнок… Несрин… тётя… соседи… Более всего её тревожила мысль о Несрин. Если слухи дойдут до больной женщины, она будет очень страдать. А вдруг Сами скажет, что она сама его пригласила?
Назан едва не упала от этой мысли и прислонилась к дверному косяку.
— Сами-бей! Умоляю вас, не говорите Несрин, что вы были здесь, — прошептала Назан чуть слышно.
Но он понял эту просьбу по-своему.
— Ну что вы! Не беспокойтесь, дорогая! Разве можно кому-нибудь рассказывать о наших отношениях?
— Отношениях?! — воскликнула Назан. — Каких отношениях?
— То есть я хотел сказать…
— Нет-нет! Между нами нет и не может быть никаких отношений! — Размахивая корзинкой, Назан бросилась на другую сторону улицы. Она перевела дыхание, только добежав до лавки угольщика Касыма.
— Это корзинка матушки Алие, — сразу узнал черномазый угольщик. — А ты кем ей доводишься?
— Племянницей.
— А-а-а! Та самая, что развелась с адвокатом?
В их квартале все говорили об этом.