Меня зовут Экнар. Вернее, я есть Экнар. Погодите-погодите. В найлерте «я есть — аре лау, ты есть — ире лае, он, она есть — эре лайт.»
— В глаголе «лэйн» теряется согласная «эль»! — я подпрыгнула на кровати и захлопала в ладоши, — Ире ае Экнар. Аре ау Альса. А?
Сыч недоверчиво молчал. Стангрев опустил голову и тихо повторил:
— Аре ау Экнар.
— А! Это надо записать!
Я побежала в комнату за папкой. На полпути меня неожиданно повело и приложило к печке. Печка была раскалена, но этот факт до меня дошел не сразу. Фу ты-ну ты, я, похоже, перебрала арварановки.
Вернувшись, я достала чистый лист, выбрала в пенале угольный карандаш и написала сверху: «лэйн». Букву «л» я зачеркнула и поставила рядом восклицательный знак. Экнар целовался с флягой.
— Говорить — роургэйн. Императив — роург. Экнар, роург эрр. Говори много. В смысле — еще.
— Роркейн, — поправил Экнар, — Ауара, — и отвернулся.
Похоже, ему не понравилась моя затея. Может, ему хотелось спать. Но мне спать не хотелось, меня охватило знакомое лихорадочное возбуждение. Стангревский язык! Я должна хотя бы наметить схему. Потом я посижу со словарями и учебниками, но сейчас, сейчас мне нужно, чтобы он говорил!
Черт возьми, я почти его понимаю! Я почти понимаю эту крылатую кровососущую кадакарскую тварь!
— Сыч, дай ему еще альсатры.
— Там, похоже, пусто. Все вылакал, — охотник отобрал у Экнара флягу, поболтал. — Пустая, как есть.
— Тогда арварановки. Что он дуется?
Сыч сунул ему в нос бутыль.
— Эй, ты. Вкуси. Срочно. Сейчас же.
Экнар послушно глотнул из горлышка и порадовал меня тем, чего я так удачно избежала. Он кашлял и всхлипывал, а Сыч лупил его по спине между сложенных крыл. «Роркейн» написала я. «Говорить».
— Рорк, Экнар.
Экнар опять завел свое «такенаунен». Это слово действительно имело в основе найлертское «таген», «труп». Я рассердилась.
— Что он привязался к этим трупам?
— Не к трупам, а к трупоедам, — объяснил Сыч. — «Аунэйн» — есть. «Тагенаэйн» — трупоед. Такенаунен — это мы с тобой.
— Трупоеды?
— Во-во. Они самые.
И обратился к Экнару:
— Такенаун ау? Такенауна айт?
— Эо, эо! — крикнул тот, — Да, да, да!
Меня это смутило и обидело. К нему со всей душой, а он трупоедами обзывается. Свинство это, братцы. Я надулась.
— Ну и пожалуйста. А ты — кровосос. Стангрев, — я хотела сказать то же самое на стангревском найлерте, но не знала глагола «сосать». Поэтому у меня получилось «аратнаун» — кровоед. Я ему так и сказала:
— Ире ае аратнаун!
Он засмеялся. Стукнул себя в забинтованную грудь.
— Аре ау тнэк. Аре ау экнар.
— Что?
«Тнэк» — «тнаг» — то есть «трус». Он назвал себя трусом?
— Сыч… Что значит «тнаг»?
— «Тнаг» значит «трус», — Сыч поглядел в бутылку и, закинув голову, принялся мрачно глотать.
— Что он тут болтал? Экнар…
— «Эгнер» значит «предатель». Он говорит, что он трус и предатель.
Это было уже слишком. Я не знала, что и подумать. Остались лишь растерянность да недоумение, словно обещанный клад обернулся кучей битых черепков.
Сыч протянул бутыль.
— Насчет труса и предателя я не знаю, — сказал Сыч, — А то, что он — дурень и тварь неблагодарная, это точно.
У меня шумело в голове. Было очень жарко. Я вернула Сычу бутыль, расшнуровала рукава и откинула их за спину. А что, если я сниму верхнее платье? Под ним — вполне приличное нижнее… Сыч говорил:
— Он хотел сбежать и замерзнуть в снегу. Он хотел умереть. Он укусил меня. Когда я потерял сознание, он втащил меня в дом и привалил к печке. Укрыл старой одеждой. Он надеялся, что успеет замерзнуть насмерть, прежде чем я его найду.
— Да, да. Летта предупреждала, что с ним не все в порядке.
— Когда все в порядке, человек не лезет в первый попавшийся сугроб. С ним приключилась беда.