Монастырей много, но из них кальсаберитские один-два и обчелся.
— Новых понастроят. В старые подселят, для пополнения братии. Из Итарнагона денежки потекут, а потом и оружие. Встяхнись, Альсарена. Вспомни, чему я и дед тебя учили. О чем ты думаешь?
Я помотала головой. Подсохшие распущенные волосы приятно щекотали шею.
— Погоди. Слишком много информации. Сразу не соображу.
Вот тебе и потепление, голубушка. Приглашай своих новых друзей, милости просим. Ждем не дождемся. Особенно вампиров клыкастых. Особенно их.
— Сардер, налей-ка нам еще вина. Видишь, девочка пригорюнилась. Понятно, ей это все как снег на голову. Не до мирской суеты ей в Бессмараге было. Я бы, может, и сам не отказался месячишко-другой в глуши тамошней отдохнуть. Только не ко времени это, Альсарена, доченька. На волоске они висят сейчас, марантины твои. С колдовством их лекарство граничит, сама догадываешься, наверное.
Я опять уронила нож. На этот раз на пол.
— Отец… Это же чушь, отец! Марантин всегда и везде уважали. Марантин даже разбойники на дорогах не трогают.
Он вздохнул и выпрямился. Сардер из-за его плеча смотрел неодобрительно.
— Я тебе не о разбойниках толкую, а о святых отцах кальсаберитах. А ты, Альсарена Треверра, роза от корней дома Треверров, ты, истинное семя Белого Дракона, ты, осененная Каштановым Древом, ты пишешь писулю о каких-то вампирах! О том, что они ничуть не хуже людей, а может, даже и лучше! Вампиры! Хоть отца бы пожалела!
Я вскинула руки.
— Это не противоречит никаким церковным догмам. В Истинном Законе сказано…
Бац! Отец грохнул кулаком по столу. Звякнула посуда. Из моего бокала выплеснулась и растеклась по скатерти бордовая клякса.
— В Истинном Законе много чего сказано. А в писаниях святого Кальсабера все это подробно объяснено. И есть там параграф о защите истинно верующих от всяческого зла, и о том, что защита сия есть наипервейший долг и обязанность Пса Сторожевого, для коей ему свыше меч вручен.
— Сказано: «не убий»! Сказано так и никак иначе! Что тут можно еще добавить?
Фыркнув, отец снова потянулся за вином.
— Единый дал нам свободу выбора, — пробормотала я обиженно. — И никто не вправе на нее посягать.
Отец устало покачал головой.
— Альсарена, у нас с тобой не теологический диспут. И упаси тебя Господь от теологических диспутов с кальсаберитами. Я тебе родитель и плохого не посоветую. Бросай своих марантин, покуда с амвона собора Альберена Златое Сердце Первосвященник отец Эстремир не объявил их ведьмами и не предал анафеме.
— Он никогда не посмеет…
— И книжку свою вампирскую бросай. Не дай бог, о ней узнают в Итарнагоне. Ведь не только тебе шею свернут, правдоискательница ты моя, но и мне, и всей семье несдобровать. Уже достаточно того, что ты без малого три года проторчала в этом рассаднике ереси. Еще придется поискать смельчака, который согласится тебя в жены взять.
— Больно надо.
— Не дерзи.
— Но ты же сам приветствовал мою поездку! Ты сам говорил, что настоящая лираэнка должна быть образованной!
— Я и сейчас это повторю. Образовывалась бы где угодно, хоть в Каорене. Весь мир перед тобой открыт. Нет, втемяшилось забраться в этот чертов угол… Ну почему ты не занялась серьезно рисованием? Историей? Музицированием, наконец?
— Кстати, насчет истории, — я ехидно прищурилась. — Тут мне попалась любопытная версия из жизни твоего обожаемого Кальсабера. Я обратила внимание на некоторые разночтения. Во-первых, дамбу в Тевиле строили не три тысячи пленных гиротов, а шестнадцать. Во-вторых, отпустить их в кротости своей обещал вовсе не Кальсабер, а соратник его, Ломингол. И не небесными молниями их поразило по окончании строительства, а что-то такое приключилось, отчего Ломингол с горя подался в пустыню.