А куда ты денешься от этого, друг? Имя сменить можно, а вот как сменишь память, душу… Кошка ты. Кошка и есть. Чертополох.
— Ладно, — сказал я, — Забудь, что я тебе тут наболтал. Ни к чему это.
А какого черта тогда болтать было? Кто тя за язык-то тянул?
— И еще. На всякий случай… Ты только не обижайся, — глянул на нее и снова отвернулся, — Ты… пореже к нам приходи. Не светись особо. Это тебе не шутки шутить, на фокусы смотреть.
— А я не к тебе хожу, — нахмурилась Альсарена, — А к Мотыльку.
— Им все равно будет.
У тех, кто меня найдет, вообще может быть приказ на Большую подчистку — брать все, что похоже на приятелей Ирги Иргиаро, Рейгелар разберется.
Альсарена пожала плечами, беспечно фыркнула:
— Вот книгу напишу…
— Обиделась.
— У меня своя корысть.
Упрямая лираэночка.
Мы пошли дальше. Она впереди.
— А чтобы не путаться в фауне… — сказал я в ее прямую спину, — Ирги меня звать.
Альса остановилась. Обернулась.
— Все-таки тил. Я уж думала, не найлар ли ты?
Я хмыкнул.
— Спасибо, Ирги.
— Не за что.
Внезапно с неба обрушился Звук — жуткий хохот, гул обвала, дьявольские взвизги…
Я сбил Альсу в снег.
— Мамочки!
Прикрыл, приняв упор на колено и выгнувшись.
Редда и Ун — по бокам.
В руке — нож мой верный.
А над головой — со свистом — пронеслась — черная клякса.
Козява.
— М-мать. Убью.
Второй раз за сегодня вытащил из сугроба Альсу, отряхнул.
Стуро между тем вернулся, снижаясь, зацепил крылищами своими за елки, грохнулся, побарахтался в снегу, выскочил на тропку.
— Веселые игры! — заорал гневно, — Да?! Я тут! А вы! Пропасть!
Грозен — ух! Забоялся, сталбыть.
— Здесь нету! — продолжал бушевать козява, — Там нету! Ты сам говорил!
Ах ты, твареныш этакий. Я же еще и виноват.
— А скажи-ка, друг, — начал я вкрадчиво, отодвинул барышню и издал «рычание снежного кота»: — Где ты сам шлялся?! Обещал на виду быть! Я т-те щас покажу «здесь нету, там нету»!!!
— Я летал! — пискнул Стуро, — А ты!.. Ты!..
— А я — ходил! Летать, знаешь, не обучен! Ладно, хватит. Пошли домой.
Альсарена Треверра
Выстрелы в темноте. Стрелы — одна, другая, третья — уходят во мрак. Во мраке — перебежки, вскрики, ахи, что-то с грохотом рушится, разбивается, раскатывается в разные стороны. Кто там вскрикивает, ахает и раскатывается — неизвестно. Понятно только одно — стрелы куда-то попали. Но куда? Или в кого?
Сыч, сорокопут, кошки… Что означает весь этот зверинец? Какие из моих выстрелов вслепую поразили цель? Сколько стрел пролетело мимо? Где, наконец, трофеи? Опять я осталась с пустыми руками.
Отец, а пуще него — двоюродный дед Мельхиор — любит поучать: «Извлечь информацию можно из чего угодно. Слова же — кладезь неисчерпаемый. Слова — что орехи — снаружи кожура, мало на что пригодная, а внутри — сладкое ядрышко».
Вот только не впрок пошли мне лираэнские хитрости. Зря дед Мельхиор кивал и щурил выцветший глаз. Зря отец снисходительно трепал меня по плечу. Умудрившись получить от Сыча богатейший материал, я не выжала из него ни капли смысла.
— Привет, Ирги.
— Привет.
Он повернулся от печи, в руках чайник.
— У меня тут хлеб, да грудинки копченой кусочек. Пожуем, пока козява гуляет?
— Пожуем. Давно он улетел?
— Да с утра раннего. Как умчался…
— Ищи ветра… — я уселась, оперлась локтями о стол, — Понимаю я его. Я бы тоже… с утра до вечера.
Сыч, то есть, теперь уже не Сыч, а Ирги, поставил передо мной дымящуюся кружку. Нарезая хлеб и грудинку, он хмурился, вздыхал.
— Что-то ты невеселый сегодня.
— Да нет, ерунда. Просто не привык еще, что парня поблизости нет.
Он сел напротив, откусил бутерброд, пожевал. Посмотрел на меня из-под кустистых бровей.
— Умом-то вроде соображаю, что ничего такого не случится. Но, когда он под боком, как-то спокойнее.