Стуро улыбнулся немного натянуто:
— Мы ходим. Гуляем.
— Ага. Молодцы. Редда с вами?
— Да.
Хозяюшка степенно вышла из-за кустов, лениво махнула хвостом. Я кивнул. Хорошо, девочка.
— Пойдем, — сказал Стуро Альсе, и они, чуть прибавив шагу, двинулись в сторону леса.
— Далеко не заходите! — крикнул я, — Держитесь ельника!
— Да, спасибо!
Впрочем, все это глупости. Редда не пустит их в небезопасные места.
Вот так, приятель. Решил не нервировать Стуро, а Стуро — тут как тут, легок на помине. Хотя даже и к лучшему, что они ушли гулять. Спокойно разделаю тушу. А так ведь малыш мог заинтересоваться, чего побратим топором стучит, не надо ли помочь. А побратим тело хладное на части рубит. Чтобы впоследствии сожрать, прегадко двигая челюстями. И чавкая. Вот что бывает, коли с трупоедом свяжешься.
Да ладно тебе. Хватит. Подволок тушу к колоде, отвязал Уна, сходил за топором.
Х-хак! Х-хак! Задние ноги… х-хак! — себе оставлю. Когда еще… х-хак! — повезет?
Люблю кабанятину.
Ун уселся шагах в десяти и строил умильные рожи. Пришлось настрогать тоненьких кусочков. Ему и — Редде. Вернутся с прогулочки, получит хозяюшка, в счет жалования за сопровождение…
Отрубил клыкастую башку, передние ноги. Тулово так и так — себе, потрох на похлебку, ребра, опять же… Н-да-а, придется, видно, одну заднюю отдать. А то шиш тебе, приятель, арварановки. Мелочь кончилась. Эй, люди добрые, никто бедному охотнику поллира не разменяет? А лучше — целый. Тьфу.
Барышню спросить надыть, вот что. У ней, небось, от всяких там арфадизнаков да прочих варений-солений в кошельке брякает, э?
Предназначенное Эрбу я запихал в «мешок для трофеев», то, что себе, любимому, припрятал в сенях, опять нацепил лыжи и, велев Уну:
— Охраняй, малыш. Жди ребят, — двинул к Косому Узлу.
Эт’ ты хорошо придумал, приятель, насчет барышни. А то ведь — смех один — сидишь на сундуке, а в доме жрать нечего. Ладныть, Эрб-то расщедрится, небось. Тоже к кабанятине неравнодушен. Ужо он те отвалит — и медку, и пойла, и денежку на молочишко. Хотя теперь, получив в пользование Белую Звездочку и Осеннюю Листву, принцесс Бессмарагских, Стуро, по-моему, прибавляет в весе. До жирка далековато, но мясцо нарастает потихоньку. И одежка на ем сидит эдак ладненько, и вообще, справный получился парнишечка. Таперича б его тока к делу какому пристроить, чтоб — того. Не маялся, сталбыть, бедолага.
Ага, ты его в помощнички возьми. Из зверья трупы делать. Трупоедам на пропитание. Брось, придумаем чего-нито, чай, не пустой котел на плечах, а ента… Голова, то есть.
— Эрб! Э-эрб! Принимай провизию!
Выскочил на крыльцо.
— Сыч! Здорово, приятель! Заноси, заноси в кухонь…
Я скинул торбу, снял лыжи, прошел в кухню.
— Во.
Эрб крякнул, пожевал бороду.
— Чего хочешь?
— Меду, сталбыть. Три фунта. Да арварановки. Да две гривны деньгами.
— Ты че, Сыч, белены объелся? Уж по дружбе дам тебе, как за боровка годовалого, енто, значит, выходит…
— Не морочь мне башку, Эрб, — Сыч-охотник нахмурился, убрал руки под пояс, — Коли те свинина ненадобна, так и скажи. На нет и суда нет.
— Зимний вепрь-то, Сыч. Тошший, кости одни…
— Я те его силком пихаю, что ль?
— Да куды ты столько мяса денешь? Оттепель на носу, не сбережешь ведь. Пропадет кабан.
— У меня, чай, не пропадет. Вона две прорвы, все хавать просют. Ну, че решил-то?
— Эх, Сыч, и не стыдно тебе из друга сам-лучшего веревки вить? — вздохнул Эрб, сдаваясь.
— Не стыдно.
— Вторую-то ляжечку, небось, себе оставил?
— А то. Хорош базар разводить. Идет те цена моя, али нет?
Эрб снова притворно вздохнул и отправился за медом и арваранским.
На кухню заглянула Дана, ойкнула и скрылась. Ишь. Эх, Дана, Даночка, на черта те тил косматый сдался?
Афродизиак — зачем?
Ладныть. Не твоего ума дело.