На стол посыпались зернышки риса.
– Дорогая, я люблю тебя, ты это знаешь. И я очень рад, что ты дома. Но надеюсь, только на время.
Габриэль почувствовала острый укол досады – ее отвергли.
– Только не смотри так на меня. – Он похлопал ее по руке. – Со мной все в порядке. Нам надо было поговорить о твоем решении до того, как ты очертя голову бросилась менять свою жизнь.
Отец не церемонился с ней. Что ж, она ответит так же прямо.
– Мне не нравится твой вид, папа. У тебя серое лицо. Мне кажется, ты нездоров...
– О господи, барышня. Я пролежал три недели в больнице до Дня благодарения. У меня пропал аппетит, вот и все. – Он, нахмурясь, глядел на нее. – Я и до операции был худым.
– А я ничего не знала бы об операции, если бы Тэйлор Пэджетт не позвонил мне.
– Я очень недоволен этим парнем. Тэйлору Пэджетту было тридцать шесть лет, и он практиковал в Байю-Бенде с момента окончания медицинского института.
– Почему? – спросила она нарочито терпеливо.
– Я не хотел, чтобы он беспокоил тебя.
– Беспокоил меня? Беспокоил меня? – Габриэль беспомощно развела руками. – Не приведи бог, чтобы мой старенький папочка обеспокоил меня. Ну конечно, как же я могу изменить что-то в своем напряженном графике только потому, что мой отец в больнице?!
Майло взял следующую креветку и разрезал ее вдоль спинки.
– Ты слишком тревожишься, Габриэль. Мне, конечно, шестьдесят четыре года, но я не старенький, и потому не дерзи.
Упершись кулаками в стол и опустив голову, он помолчал и вздохнул.
– С чего ты взяла, что мне одному после смерти мамы трудно жить?
– Я не хотела огорчать тебя, папа. – Габриэль прижалась лбом к его ввалившейся щеке. Она хорошо помнила, какая паника охватила ее при виде сильного, упрямого отца, опутанного трубками. – Я хочу, чтобы ты поправился и стал похож на себя.
Он вскинул голову и начал решительно разделывать креветку.
– Тогда прекрати беспокоиться обо мне и заниматься самопожертвованием, Габриэль Мари. Ты хорошая девочка и хочешь мне добра, но, дорогая, я в порядке. И мне не нужна нянька.
Снова болезненный укол.
– Но, папа...
Он жестом остановил ее.
– После Нового года возвращайся в Аризону и займись своей жизнью. Я не желаю, чтобы ты отказывалась от нее из-за дурацкой идеи, что я дряхлею.
– Дурацкой, папа? Ну спасибо! – Она нервно засмеялась – отец уж слишком разошелся.
– Учти, Габриэль Мари, я твердо намерен прожить еще лет двадцать или тридцать и буду в полном порядке до глубокой старости. Так что ты зря поднимаешь шум. Я сказал бы тебе, если бы был болен. Поверь мне.
Но она не верила. Он не сказал бы. Он до последнего вздоха щадил бы ее.
– Но я здесь, папа, и я останусь. Он крепко обнял ее. От него шел запах рассола и перца.
– Я очень ценю твое предложение, дорогая, но мне не нужна санитарка. Пока.
– Поздно, папа. Я продала агентство и дом. Да... – она опередила его вопрос, – выгодно продала. Отдала растения и аквариум, и теперь я дома, и ты больше не будешь один. Я составлю тебе компанию по вечерам. Буду готовить тебе питательную еду. И Клетис не будет больше сидеть на столе.
От раздражения рот у Майло вытянулся в прямую линию.
– Напоминает седьмой круг ада.
– И тем не менее. Все уже сделано.
– Черт знает что, Габриэль. Ты действительно все продала? – В его голосе звучало настоящее смятение. – Кроме машины.
Отец издал раздраженное хмыканье, которое она хорошо знала.
– Девочка, ты что, не слышала, что я сказал?
– Слышала, папа.
Она подошла к нему и поцеловала в голову. Она нужна ему, и она все сделала правильно. Ради него. Ради себя.
– Габриэль, дорогая. – Он произнес это медленно и терпеливо. – Я не одинок. Мы с ребятами по-прежнему встречаемся в закусочной у Бел за утренним кофе. Я не сижу и не жду старухи с косой.