А нынче они пойдут куда угодно…
— Жажда глупых развлечений…
— Ты крадешь слова у меня с языка! — воскликнул Альфред. — Да, дружок, жажда глупых развлечений. И всюду деньги, деньги, деньги…
Чиверелу захотелось рассмеяться, но он продолжал подавать реплики:
— Театр умирает, хотя на твой век его, может быть, и хватит…
— Да, слава богу! Но не думаю, чтобы он намного меня пережил.
— Старое вино выдохлось, — сказал Чиверел с притворной серьезностью.
— Верно! И пьесы теперь уже не те…
— И публика не та…
— И актеры, — начал Альфред, и Чиверел договорил вместе с ним: — Не те.
— Смотри, какой дуэт получился, — прибавил Альфред.
Чиверел улыбнулся.
— Видишь ли, Альфред, я знаю эту речь об умирающем Театре. Я уже слышал ее сегодня вечером.
— Только не от меня, старина.
— Нет, но от человека, похожего на тебя, — сказал Чиверел медленно, — только он говорил это сто лет назад, и тогда были панорамы, а не фильмы, и в молодости он играл с Кином и миссис Гловер, а не с Ирвингом и Эллен Терри.
— Я что-то тебя не пойму, Мартин. Кто это говорил?
— Старый актер, которого я слышал…
— Слышал? Где?
— Здесь, в Зеленой Комнате. Самое подходящее для этого место.
Альфред вздохнул с облегчением.
— А-а, понятно… ты задремал, старина.
— Ну ладно, пусть я задремал. Но это была та же самая речь, Альфред. И я понимал, конечно, какой неправдой все это было тогда, и ты сам можешь в этом убедиться, потому что твой великий Театр девяностых годов был как-никак два поколения спустя. Но я понимаю, что это неправда и сейчас.
— Постой, Мартин. Что-то я не вижу связи.
— Логической связи тут, наверно, и нет, — согласился Чиверел. — Слухи о смерти могут быть ложными пятьдесят раз, а на пятьдесят первый могут оказаться правдой.
Альфред ударил себя по колену.
— Верно. И все доказывает…
— Что ты пожилой актер, Альфред, и что Театр умирает для тебя. Он всегда умирал для старожилов. И всегда рождался заново для тех, кто приходил на смену. И в этом не слабость его, а сила. Он живет — живет по-настоящему, не просто существует, но живет, как живет человечество, — просто потому, что он непрестанно умирает и возрождается, и всегда возрождается обновленный.
— Что это с тобой произошло? — И Альфред посмотрел на него проницательным стариковским взглядом.
— Я замечтался. Но мы ошибались, говоря о Театре, Альфред, а они были правы…
Альфреда это не убедило.
— Погоди-ка. Он умирает для меня — пожалуй, но для кого он возрождается?
— Пришла мисс Сьюард, — сказал Отли из-за двери.
— Впустите ее, — отозвался Чиверел и взглянул на Альфреда. — Вот и ответ тебе.
19
Она не была ни высокой, ни красавицей — среднего роста, широкоскулая, с квадратными плечами и ясными темно-зелеными глазами. Она не больше походила на Дженни, чем ее плисовые спортивные брюки — на цветастое муслиновое платье. И на первый взгляд девица Сьюард не слишком отличалась от молодых актрис, которых он десятками встречал за последние несколько лет. Что он вообразил? В ней не было ровно ничего от Дженни. Не считая, конечно, самой молодости, сияющей, бодрой и полной надежд. Но он улыбнулся ей, и она подошла ближе, а он не без труда поднялся с кресла; они оказались лицом к лицу, и она взглянула на него в упор, и он почувствовал холодок в груди.
— А-а, мисс Сьюард! — воскликнул он довольно церемонно, стараясь собраться с мыслями. — Это мистер Альфред Лезерс.
— Здравствуйте, мисс Сьюард! — Альфред подарил ей свою удивительную стариковскую усмешку. — Вы актриса?
— Да, мистер Лезерс. — Она с трудом переводила дыхание. — Я видела вас в «Заколоченном доме» в роли этого чудесного старого официанта. Можно задать вам один вопрос? — Он кивнул и ободряюще улыбнулся ей, и она подошла ближе.