— Тут люди есть?
— До хуя и даже больше.
— Кто да кто?
— Никола Сибиряк, Мишанька Резанный, Лева-Жид, Змей Горыныч, Мыня Заика — не саратовский Мыня, сучонок, а другой Мыня. Я ему ботаю:
— Сынок, чеши к ним, скажи, Шурик Беспредельный приехал.
— Здорово, малы!
— Здорово, Шурик, — отвечают и продолжают штевкать. Вот так хуй, не болит, а красный.
— Да что вы, — говорю, — псы? Уху ели или так охуели? А Змей Горыныч толкует:
— Псы, да не суки.
— Эх, урки, вот какие ваши мнения!
— Добрый вечер, господа суки.
— Добрый вечер, Шурик, — ботают, — чего пришел?
— Пришел толковать на понял-понял. Сучьего полку прибыло. Они на меня шнифты вылупили:
— Шурик, ты в натуре?
— Сказано — сымаю погоны. Кажите масть! Они толкуют:
— Какой разговор! Буби козыри, все в наших руках. Принимай любую колонну. Помпобыт маячит нарядиле, тот волокет из заначки пузырек одеколону, миску жареной картошки. Шурик мне толкует — нарядилу тоже Шуриком звали:
— Садись, похаваем.
— Позор вам, воры! Сегодня я вас выеб в рот, а завтра весь Советский Союз узнает об этом. Идите и пашите до кровавых соплей. Роги в землю, господа олени; потому что на лбу у вас написано: «вкалывать», а на жопе — «без выходных».
— Здравствуйте, господин гад!
— А, — говорю, — прелестная воровка, обосрала хуй, плутовка! Здорово, здорово.
— Товарищ комендант, вы такой видный мужчина, а никогда не споете, не сбацаете. Вы не можете или у вас есть затаенные причины?
— Я с тобой станцую, когда у тебя на лбу вырастет конский хуй в золотой оправе. Но у тебя есть кодло трехнедельных удальцов, и если ты желаешь, то они сейчас будут у меня бацать и на голове, и на пузе, на двенадцать жил, на цыганский манер. Все ее жиганы втянули язык в жопу и в прения не встревают. А она вдруг толкует мне:
— Скажите, Шурик, зачем вы сменяли воровскую славу на сучий кусок? Или вам не хватало?
— Гадюка семисекельная, не тебе меня обсуждать. Входить в мои причины я с тобой, мандавошкой, не намерен. И ушел на хуй. Проходит дней несколько, и она пуляет мне ксивенку:
— Мне нужно с вами поговорить об очень важном. Я эту ксивенку порвал и хожу как ходил. Однажды по утрянке она меня штопорит у конторы.
— Вы получили мой пропуль?
— У меня есть к вам разговор.
Я ботаю:
— О чем нам с тобой толковать? Ты крадунья, законница, а я убежденный сука, вечный враг преступного мира. Иди и забудь меня. Попутного хуя в сраку!
— Шурик, беги в женскую зону, Вика твою Ленку порезала.
— Собирайся!
— Дура ненормальная! Ну, на хуя она тебе сто лет усралась? Теперь тебе верняком карячится срок. Чего вы с ней не поделили? А она заплакала и ботает:
— Я ее пописала за то, что ты с ней шворился. Учти, я всех порежу, с кем ты будешь. И тебя порежу. Я тебя люблю и не могу без тебя жить.
— Ах, — говорю, — падлючье творение! Вот ты чего замыслила! У-у, гуммозница, по-носница, дристополетница!!! Бежи в кандей, спасай свою дешевую жизнь! Сейчас я тебя работаю начисто!
— Посиди, — говорю, — девка, охолонись!