А вдруг она и есть источник тех несчастий, что обрушились на ее родичей в последнее время? Она разозлила духов, и теперь они мстят ее народу? Но чем она их рассердила? Разве ее любовь к орысу преступна? Против воли Великого Неба? Но она хорошо помнила слова отца: «Нет под небом ничего безупречного, и ничего неизменного тоже нет, – воды текут, ветры и солнце выедают самый твердый камень. Хорошее и плохое – всегда рядом. Как темное и светлое! Как день и ночь! Так и с человеком – от любого его поступка, как круги по воде, расходятся волны событий. А что в них станет хорошим, а что худым – разве человек знает? Думает одно, а великий Хан-Тигир все равно распорядится, как того пожелает».
Теркен-бегу удавалось жить в мире с соседями, он ладил с мунгалами и джунгарами. Он не ввязывался в бессмысленные склоки, что вспыхивали внезапно, как степной пал, между кыргызскими улусами: то место для стойбища не поделили, то кормные пастбища, то кто-то позарился на чужой табун, то слух прошел – чей-то шаман мор наслал на соседский скот. А то вдруг ссора разгоралась из-за данников-кыштымов или охотничьих угодий…
Причин для споров и тяжб всегда много, а бег – один. Но умел Теркен, как никто другой, кого словом, кого подарком улестить, кому пригрозить, кому пообещать, а другого и пристыдить прилюдно. За то ценили и уважали ее отца – за умение уладить миром самые жесткие распри, унять самые крепкие обиды. У Айдыны пока не все получалось, хотя и старалась она, из кожи вон лезла, чтобы сохранить мир и спокойствие в округе. Но что-то уже, будто запах тления, вилось в воздухе, растекалось зыбким маревом, обволакивало тайгу, горы, родные юрты… И не понять ведь, откуда тянуло? Для этого нужно найти и разворошить смрадную кучу. Но мало ее разворошить! Гниль надо срочно уничтожить. Давно известно, загнил палец – отруби его, чтобы не потерять руку…
Чувство вины ни на миг не покидало ее. Ох, непосильную ношу она взвалила на свои плечи! Крайне тяжелую ношу! Ее не каждый мужчина поднимет! Не получается у нее, как у Теркен-бега, усадить спорщиков друг против друга и пустить чашу араки по кругу. Не умеет она утешить обиженных. Наказывать легче, а вот примирить – не камчой по спинам, а добрым словом – этому ей еще учиться и учиться, порой ломать себя, смирять свой гнев и признаваться, что глупо рубить опорные колья, коли зашел в юрту, – глупо наживать себе врагов, коли ввязался в спор…
Оттого, может, и казалось ей, что идет она по тонкому льду, скользит над бездонной пропастью. И когда заматереет этот лед – неведомо! Как неведомо, что ждет ее завтра? Но наступит время, когда чайзаны перестанут ухмыляться за ее спиной. Придет час, когда одного ее взгляда будет достаточно, чтобы унять отъявленных спорщиков.
И тогда она с полным правом повторит слова отца: «Остановитесь, люди! Зачем нам быть стервятниками, которые клюют сами себя? Зачем нам рвать на себе одежду, если мы мечтаем носить новые рубахи и видеть котлы свои полными? Нельзя за сегодняшним счастьем и достатком забывать о дне будущем. Завтра нам понадобятся сплоченность и единство, завтра мы оценим наше братство! Но об этом нужно заботиться сегодня! Ради этого мы обязаны жить в мире и согласии!»
Все вроде складывалось хорошо в последнее время. И зиму пережили благополучно. И летом кочевали неплохо. Умножились табуны, потучнели на горных пастбищах стада, овечьи отары не вмещались в загоны. И юрты чаадарские роды стали ставить безбоязненно по соседству. Меньше чем в пешем переходе друг от друга – лишь бы стадам и табунам корма хватало, и в домашние хлопоты погрузились перед новой зимой. Только прискакал черный гонец со страшным известием и переполошил народ, напугал до смерти. Накрыла тайгу и горы тревога: то ли войны ждать с джунгарскими полчищами, то ли по доброй воле сняться с родных земель и откочевать в чужеземную сторону. И так и этак – беда! И то и другое – наказание! Но за что оно чаадарскому люду? Почему боги посылают эти испытания?
Пришлось созвать совет бегов. Явились не все. Северные улусы, говорят, уже подчинились джунгарским зайсанам. С плачем, криками покидали они свои аймаки. Скот ревел, табуны по степи разбегались, словно чуяли – не видать им больше родных степей…
Перед тем как отправиться на совет, Айдына поднялась на Изылтах. Вдохнула полной грудью воздух. Летнее марево бесследно растаяло. Два дня моросивший дождь омывал увядшие травы. Вокруг, куда ни глянь, все радовало глаз. Синело небо над головой, подняла ушки полынь, распушил седые метелки ковыль… Там, где Абасуг блестел, словно круп гладкой кобылицы, золотом отливала листва тополей, пламенели в распадках осинники, роняли лист березы, пестрым одеялом затянули сопки кусты шиповника и казыргана…
Было тепло и тихо. Лето не сдавалось, но уже летели по воздуху тонкие паутинки, а над землей витал слабый запах тлена. И все же казалось, что не будет ни конца ни края этой радости, этой свежести, этой чистоте. Как не может быть на земле вражды, крови, злобы, а есть одна доброта, свет и любовь друг к другу…
Айдына вздохнула. Пока добро и красоту спасают сабля и острая пика, не стоит ждать покоя этой земле.
Глава 20
Четыре бега откликнулись на зов Айдыны. Тайнах и Эпчей, модорский – Бышкак и кайдимский – Хозан. Посреди большой поляны очертили круг, развели костер. Воткнули рядом копья с оберегами и знаменами родов. Бунчуки – по три конских хвоста на «челке» у каждого знамени – подтверждали, что приехали самые уважаемые люди улусов и, значит, обсуждать будут важные вопросы.
Пять вождей и старейшины тридцати родов опустились на белые кошмы возле костра. За их спинами, не заходя за черту, толпились чайзаны и матыры. Выскочили к костру шаманы, забили в бубны. Эпчей, как старший из бегов, первым бросил свою камчу в круг, затем встал и, подняв руку, заговорил:
– Уважаемые! Проскакал по нашим аймакам черный гонец и принес нам печаль на сердце. Страшную весть сообщил. Джунгары в кыргызские земли пришли. Не за албаном, как в прошлые годы. Они пришли, чтоб увести кыргызов в полон, оголить наши земли…
Собравшиеся взволнованно загудели, но Эпчей снова поднял руку.
– Велико войско джунгаров. В одиночку нам не выстоять. Но и покорно отдаваться им на милость – смерти подобно! Нужно объединить наши силы, наше оружие, наших воинов… Что скажут беги? Сражаться будем или ждать, когда чужеземцы нас свободы лишат?
– Что толку воевать с врагом, которого все равно не одолеешь? Зачем погибать зря? – недовольно пробурчал Бышкак.
Его подержал Хозан:
– Джунгары сильнее нас. Воевать с ними бесполезно! – И посмотрел исподлобья. – Скажи, Эпчей, что делать нам, как сохранить свои улусы без пролития крови?
Недовольный тем, что его прервали, Эпчей помолчал, затем продолжал:
– В двух случаях мужчина не должен спрашивать: что делать? Первый – когда злобный враг обнажил перед ним меч. Второй – когда жаркая молодка постелила мягкую кошму и улеглась рядом.
Напряженную, будто предгрозовую тишину разрядил смех. Смеялись охотно, до слез.
– Вот что я скажу, – снова обратился Эпчей к собранию. – Некогда нам раскачиваться. Пусть я ослепну, если увижу тех кыргызов, которые согнутся перед ойратами: «Милости просим, берите наши земли, уводите в полон наши семьи, топчите нас, владейте нашими стадами и табунами!»
Возмущенный ропот в ответ словно придал силы Эпчею. Глаза его гневно блеснули.
– Глубоко ошибаются те, кто рассчитывают на милость джунгарского контайши. Неужто кыргызы совсем свихнулись и просто так покинут свои земли? Кыргызы, которые почти сто лет воюют с могучими орысами и не сдаются. Так неужели они побегут от ойратов? Или, как жертвенные овцы, пойдут на заклание?
Эпчей перевел дыхание, обвел всех взглядом.
– Ужели покорно покинем свои курени, перешагнем через прах павших воинов, оставим святые могилы предков? Забудем своих богов и свою веру? Вы думаете, нас ждет благоденствие на чужбине? Вдали от родных гор и степей? Скажите, кто защитит нас в джунгарских владениях? Разве духи последуют за нами? Не зря говорят: «По родной земле пуповина болит». Зачем же нам рвать пуповину, которой мы приросли к нашей земле? – Эпчей расправил плечи, голос его то и дело прерывался от гнева и волнения. – Я так решил: лучше я погибну, но останусь на земле отцов, не покину ее. Но пока буду жив, пусть никто не ждет от меня пощады – ни струсивший кыргыз, ни пьяный победой джунгар. Буду сражаться, пока не переломится о врага мое копье, пока не затупится моя сабля! Я все сказал! – отрезал Эпчей и сел на кошму рядом с Тайнахом.
Воцарилась такая тишина, что стало слышно, как журчит вода в ручье.
Тайнах поднял камчу, бросил ее в середину круга.
– Каждый из нас может обидеться на своего родича, соседа, даже на свой народ, но обидеться на свою степь, на свою родину – нет таких! Джунгары пойдут напролом, все силы бросят на то, чтобы согнать кыргызов с их родовых земель. Что нас ждет впереди? Позорный плен? Или смерть? Чужие земли никогда не станут родными.