— Ну и бери их себе! Мне такого барахла не надо.
— Как же, принца жди, как в кино. Всю цветами забросает и увезет в свой замок для вечной прекрасной любви! — Кора отрезала кусок хлеба и, густо намазав джемом, жадно впилась в него крупными лошадиными зубами. — Меня тогда не забудь. Будем у бассейна сидеть и опахалами обмахиваться.
— В кино правду показывают! Только она не для всех, — упрямо твердила свою версию жизни Люси. Отбросив чулок, она сняла со стены плечики с новым платьем — с расклешенной юбкой, усеянной маками. К нему полагались широкий лаковый пояс и соломенная шляпка с искусственным цветком. Все куплено на распродаже — костюм провисел на витрине прошлое лето, может, выгорел, да кто это заметит? Теперь на стене без дела красуется, только глазам радость. Приложив платье к груди, Люси закружилась по комнате. — И не зря я все это купила. Знаешь, что сделаю? Наряжусь и поеду в Нью- Йорк, навестить сестру Баппи!
— Не забудь прихватить у нашей хозяйки пару курочек! Там уж наверняка голодуха. — Душа зависть, Кора щедро красила ногти вишневым лаком. — А спорим, тебе слабо поехать?
«Твой ангел щедр. Не упусти свой шанс, девчонка-босоножка!..»
Баппи с мужем, фотографом Лари, жила в небольшом доме на узкой, не слишком-то шикарной улочке. Но совсем рядом, за крышами соседнего переулка, сверкал и шумел Бродвей. Лари, с фотоаппаратом на плече, вывел сестер прогуляться. Ему и досталась миссия гида:
— Бродвей — самая длинная улица Нью-Йорка, более двадцати пяти километров. Она идет через весь Манхэттен. Здесь расположены знаменитые театры, в нынешнем сезоне в них покажут более тридцати постановок. Потому-то я в сих чудных местах и пристроил свое фотоателье. Смекаешь? Публика гуляет не нищая, вот с такими кошельками. — Он показал на огромный пакет попкорна в руках Баппи, воздушные зерна из которого таскали обе сестры. — Эй, девочки, вы разве не хотите пойти со мной в китайский ресторан?
— Китайцы тараканов едят! Понос от них один, — отрезала Люси, едва успевавшая вертеть головой. — Я ж привезла совершенно безвредные яйца. Куры мисс Амелии прославилась на всю Северную Каролину!
— Дикая совсем у меня сестрица! — засмеялась Баппи. — Разъезжает по Америке с корзинкой яиц, будто в Нью-Йорке голод. Я три года назад такая же была. Ничего, привыкла. И китайскую кухню люблю. Нет у них там никаких тараканов. Да ты где, Лю? — Оглядевшись, она схватила за локоть отставшую сестру. — Потеряться захотела?
— Господи, мамочки мои! — Провинциалка шарахалась от машин и натыкавшихся на нее людей. С открытым ртом она проводила взглядом гигантский сверкающий «ролле». — Ни фига себе тачка! Вот бы Кора уписалась!
— Ну ты даешь, деревня! Рот разинула. — Баппи с видом собственного превосходства тянула сестру мимо витрин Пятой авеню.
— Я же… я ж такое только в кино видала, и то чуточку. — Люси замерла как вкопанная перед мерцающей афишей над аркой кинотеатра — симпатяга Микки Руни головой отбивал яркий мяч. Это получалось у него чрезвычайно комично. — Ой, он весь лампами светится! А мяч снова летит… И снова по башке — бах! Ну, класс… И как это все устроено?..
— Посмотрим, что ты через час скажешь! — подмигнул свояченице Лари. — Рекламы засияют в полную силу.
От буйства огней, красок, звуков, запахов, калейдоскопа людских лиц у Люси закружилась голова. Она взмолилась:
— Давайте сегодня дома поедим. Очень прошу! У меня живот от волненья раздуло. Так и бурлит.
Лари щелкнул проходившую мимо пару — маленького негра и высоченную блондинку, шествующих в обнимку с огромными гамбургерами в руках. Высокий, немного сутулый, но с элегантной бородкой и длинными, до плеч, светлыми волосами, Лари выглядел весьма художественно, отлично вписываясь в пеструю толпу.
— О'кей, едим дома. Я ж на вас, дурехи, сэкономлю. — Лари простер руки: — О, Нью-Йорк, Нью-Йорк! Неплохо живем, а? Рузвельт пообещал, что американцы станут самой процветающей нацией на земле. Так оно и вышло. Поглядите, все при деньгах!
Ужинали они дома. Люси варила спагетти в полной рассеянности — пенная вода сбежала на плиту. Перед глазами крутился, разливался огнями, высился домами богатый, как пещера Алладина, город. Жить здесь, конечно, страшно. Если бедной. А если богатой… Ой, представить невозможно…
Сливая воду, она обожгла руку и даже не ойкнула, затерявшись в своих мыслях… Шуба, мягкая и легкая, как снег, соскальзывает с плеч, а под ней только комбинация, нежная, как лепесток розы… Такая, как на витрине висела, на манекене. А на шубе — бумажка золотая и цена написана. Ой, мамочка моя! Полгода на такие деньги жить можно. И ведь покупают же счастливицам! Такие птицы, как этот Микки Руни, — звезды!
— Актеры жутко богатые. Я в журнале видела. Харлоу такая роскошная! А Хамфри Богарт — это вообще! Я его обожаю! Если бы у меня было столько денег, я бы… — Она замерла, не решив, что выбрать в первую очередь.
— Есть-то скоро дадите, красотки? Заработался ваш кормилец. — Явившись из темной лаборатории, Лари щурился. Рабочий халат на нем пестрел пятнами от химикатов. — Проявил снимки вчерашней свадьбы и напечатал. Вроде вышло неплохо. Если бы еще физиономии получше были. Да, это не манекенщиц снимать. — Он присел у окна, закурил. Пальцы у Лари были тоже прожженные химикатами — желтые в черных подпалинах. — Только вот скажите, милые дамы, отчего мне в объектив лезут сплошные уродины? Вкалываешь, вкалываешь, проявишь — и глазам больно!
— Сам говорил: нет некрасивых женщин, есть плохие фотографы, — напомнила Баппи, расставляя тарелки. — Снимать надо уметь.
На столе появились кастрюля с горячими макаронами и миска, полная раздувшихся розовых сосисок. Люси бурно смешивала салат с соусом из масла и горчицы, пробовала, облизывая ложку.
— А ну застынь, дитя природы! — Лари вытянул руки, сложив пальцы решеткой. Нацелил этот «объектив» на кулинарку и присмотрелся. — А знаешь, малышка, я тебя сниму. Витрину надо обновить, и есть идея — ни одной отвратной физиономии. Все красотки! Не захочешь, а остановишься рассмотреть. А уж если остановился — бац — и ты мой клиент!
— Это я красотка? — Люси приподняла густые смоляные брови. Никто из представителей художественного мира (ни киномеханик в киношке «Ори- зон», ни билетерша) ей этого не говорил. А мать ее такой «комплимент» сочла бы за оскорбление. Платье с маками осталось в чемоданчике. Люси не решилась надеть столь яркий туалет в городе, прямо- таки кишащем мужчинами. Серое ситцевое платьице в синий горошек и синяя жакетка — вполне пристойно. Нет, мисс Джонсон не какая-нибудь…
— Красотка, да еще какая! — взвыл Лари с набитым ртом. — Только одета как чучело. Ты уж будь добра, приоденься понарядней, не старуха ж из богадельни. — Лари шлепнул свояченицу, собиравшую со стола посуду, по крутому бедру…
Потом в мастерской, увидав Люси в платье с маками, он заставил ее распустить тяжелые со смоляным блеском волосы, присесть на высокий стульчик и вертеться то так, то эдак. Даже шляпка пригодилась. Баппи, стоявшая в глубине комнаты, затянутой черным сатином, хлопала в ладоши:
— Моя сестра будет лучше всех! А снимки мы пошлем маме.
— Эти карточки никто не должен видеть, — решила Люси, рассматривая еще сырые фотографии. Вот он — соблазн чистой воды, от которого предостерегала мать! Прямо кукла с витрины. Грудь торчком, талия осиная и ножки, которые Лари заставил обнажить аж выше колена — якобы в порыве ветра, как на рекламе чулок. — Этот разврат совершенно нельзя выставлять! Неприлично это.
— Глупышка, что же тут неприличного? — Баппи любовалась снимками. — Молоденькая девушка в расцвете красоты. Прелесть. Правда, Лари?
— На самом видном месте выставлю. И нечего дрожать — никто из милейшего Смитфилда сюда не заявится.
«Звонок! Спектакль твоей судьбы готов начаться»
Клиф Оуэн, двадцатипятилетний сотрудник студии МGМ, чувствовал себя великолепно. Он окончил экономический институт и совсем недавно получил отличное место. Ему назначили приличную зарплату, намекнули на перспективы и, главное, выдали пропуск на студию — темно-синюю книжечку с фирменной эмблемой: прилегший в арке золотой лев. Пока должность скромная — «служащий отдела по подбору и учету кадров». Но если постараться, до агента по связям с общественностью недалеко, а там и до продюсера рукой подать. Клиф прибыл в Нью-Йорк с заданием посмотреть в мюзикле на Бродвее молоденькую актрису, данные которой хранились в картотеке студии. Режиссер приметил ее в качестве претендентки на роль второго плана. Отправляя Клифа, имевшего всегда безупречный вид, подмигнул:
— Ты уж там держи ухо востро! И не очень-то размахивай своим… пропуском. При виде этой штуковины любая за тобой побежит.