- Я скажу, что вы все врёте. Что я только что узнал. Они поверят мне, а не вам. Можете не сомневаться.
Его возражения встречала все та же ироническая усмешка.
- Кто-то, кажется, сказал, что отец из него все вытрясет.
Тодд заговорил, медленно подбирая слова, как бывает, когда мысли формулируются на ходу.
- Может, не вытрясет. Может, я сразу и не расколюсь. Это же не окно разбить.
Дюссандер внутренне содрогнулся. Да, с учетом того, что поставлено на карту, мальчишка, пожалуй, сумеет переубедить отца. Да и какой отец перед лицом такого кошмара не даст себя переубедить?
- Ну, допустим. А книги, которые ты читал несчастному слепому мистеру Денкеру? Глаза у меня, конечно, уже не те, но в очках я пока разбираю печатный текст. И легко докажу это.
- Я скажу, что вы меня обманули!
- Да? Зачем, если не секрет?
- Чтобы... чтобы подружиться. У вас никого нет...
Да, подумал Дюссандер, это весьма похоже на правду. Скажи он об этом в самом начале, глядишь, тем бы дело и кончилось. Но сейчас он рассыпается на глазах. Сейчас он расползается по швам, как ношенное-переношенное пальто. Если кто-то выстрелит на улице из игрушечного пистолета, этот смельчак заверещит, как девчонка.
- Ты забыл про табель, - сказал Дюссандер. - Кто поверит, что "Робинзон Крузо" так сильно повлиял на твою успеваемость?
- Заткнитесь, слышите! Заткнитесь!
- Нет, мой мальчик, - сказал Дюссандер, - не заткнусь. - Он чиркнул спичкой о дверцу газовой духовки. - Не заткнусь, пока ты не поймешь простой вещи. Мы с тобой в одной связке - что вверх идти, что вниз. - Сквозь рассеивающийся сигаретный дым перед Тоддом раскачивалось нечто высохшее, морщинистое, жуткое, похожее на капюшон змеи. - Я потяну тебя за собой. Я тебе это обещаю. Если хоть что-то выплывет наружу - выплывет всё. Всё. Надеюсь, ты меня понял, мой мальчик?
Тодд молчал, поглядывая на него исподлобья.
- А теперь, - начал Дюссандер с видом человека, покончившего с неприятными формальностями, - теперь вопрос: как нам поступить в этой ситуации? Есть предложения?
- С табелем проблем не будет. - Тодд вынул из кармана куртки новый флакон с жидкостью для выведения чернил. - А как быть с чертовой писулькой, не знаю.
Дюссандер с одобрением посмотрел на флакон. Самому ему в свое время пришлось подделать не один счёт, когда в разнарядках по ликвидации неполноценных рас замелькали цифры из области фантастики... чтобы не сказать, суперфантастики. Ну а если ближе к нынешней ситуации, то была история с описями почтовых вложений... длинные перечни военных трофеев. Раз в неделю он проверял ценные посылки для отправки в Берлин - их тогда увозили в специальных вагонах, напоминавших огромные сейфы на колесах. Сбоку на посылке приклеивался конверт, в конверт вкладывалась опись. Столько-то колец, ожерелий, колье, столько-то граммов золота. Дюссандер тоже собирал посылочку - ничего по-настоящему драгоценного, но и не совсем уж пустячки. Яшма. Турмалины. Опалы. Почти безукоризненный жемчуг. Алмазы. Ну, а если в чьей-то описи его внимание привлекала особенно любопытная вещица, он подменял её в посылке на свою и, сведя соответствующую надпись, вписывал новую. В этом искусстве он достиг известного мастерства... после войны, кстати, оно ему не раз пригодилось.
- Толково, - похвалил он Тодда. - Ну а записка эта...
Дюссандер привел в движение кресло-качалку, не забывая прикладываться к виски. Тодд, не говоря ни слова, поднял с пола конверт, сел к столу и, разложив табель, принялся за работу. Внешнее спокойствие Дюссандера передалось ему, и от трудился молча, сосредоточенно - образцовый американский подросток, всерьез делающий свое дело, будь то сеянье пшеницы, введение мяча в игру во время бейсбольного матча или подделка отметок в табеле.
Дюссандеру сзади хорошо видна была его шея, тронутая лёгким загаром. Старик переводил взгляд с этой узкой полоски на верхний ящичек кухонного стола, где лежали большие ножи. Один резкий удар - уж он-то бы не промахнулся, - и перебит позвоночник. Попробуй после этого поговори. Дюссандер горько улыбнулся. Исчезновение мальчишки повлечёт за собой вопросы. Слишком много вопросов. И на некоторые придется отвечать ему, Дюссандеру. Даже если компрометирующее письмо - миф, он не может позволить себе роскошь свидания с государством.
Жаль, конечно.
- Скажи, этот Фрэнч, - Дюссандер постучал ногтем по конверту, - он сталкивался где-нибудь с твоими родителями?
- Кто? Калоша Эд? - презрительно переспросил Тодд. - Да кто его позовет туда, где бывают мои родители!
- А в школе? Он их раньше не вызывал?
- Вот еще. Раньше я был среди первых. Это сейчас...
- Тогда что он о них может знать? - Дюссандер в задумчивости рассматривал почти пустую кружку. - О тебе-то он знает предостаточно. Весь твой послужной список к его услугам. Начиная от детских баталий. А вот какой, интересно, он располагает информацией о твоих предках?
Тодд отложил ручку.
- Ну, он знает их имена - раз. Сколько им лет. Знает, что мы методисты. Вообще, про это в анкете писать необязательно, но мои всегда пишут. Мы и в церковь-то почти не ходим, но он так и так в курсе. И где отец работает - тоже... в анкете есть графа. Каждый год анкету надо заново заполнять. А больше там ничего и нет.
- Если бы твои родители плохо ладили, как думаешь, он бы знал об этом?
- То есть как это плохо ладили?
Дюссандер выплеснул в кружку остаток виски.
- Ругань. Ссоры. Отец спит на диване. Мать попивает. - Он оживился. - Назревает развод.
Тодд вскинулся:
- У нас ничего такого нет! Даже близко!
- Разумеется. Ну а если бы было? Если бы у вас в доме стояла пыль столбом?
Тодд, насупясь, ждал продолжения.
- Ты бы наверняка переживал за родителей, - развивал свою мысль Дюссандер. - Еще как переживал. Потерял бы аппетит, сон. Об учебе и говорить не приходится. Так ведь? Нелады в семье отражаются, увы, на детях.
В глазах Тодда забрезжило понимание... и что-то вроде молчаливой благодарности. Дюссандер это оценил.
- Что может быть печальнее, чем когда рушится семья, - патетически произнес он, снова наполняя кружку. Он был уже хорош. - Сколько таких драм, сам знаешь, нам показали по телевизору. Язвят, огрызаются, лгут. А сами страдают. Да, мой мальчик. Ты даже не представляешь, в каком аду живут твои папа и мама. Им даже некогда поинтересоваться, что там за неприятности у их единственного сына. Да и что они значат в сравнении с их неприятностями? Вот улягутся страсти, заживут рубцы - тогда и займутся сыном. Ну а пока с этим Фрэнчем пускай объяснится дедушка.
В продолжении монолога огонек в глазах Тодда разгорался все ярче.
- А что, - бормотал он, - может сработать, да, может, может срабо... - и вдруг оборвал себя на полуслове, и глаза вновь потухли. - Не сработает. Мы же ни капельки не похожи. Калошу не проведешь.
- Gott im Himmel - Дюссандер рывком вылез из кресла и прошествовал (не совсем твердо) к кладовке, откуда достал непочатую бутылку старого виски. Открутив колпачок, он широким движением плеснул в кружку. - Я думал, ты смышленый мальчик, а ты, оказывается, настоящий Dummkopf. Давно ли внуки стали похожи на своих дедов? У меня волосы какие? Седые. А у тебя какие?..
Он подошел к мальчику и с неожиданной резвостью схватит его за вихры.
- Ладно вам! - огрызнулся Тодд, больше для виду.
- А вот глаза у нас обоих - голубые, - продолжал Дюссандер, опускаясь в кресло-качалку. - Ты мне расскажешь свою семейную хронику. Тетушки, дядюшки. С кем работает твой отец. Чем увлекается мать. Я запомню. Всю информацию. Через два дня я благополучно все забуду... память стала совсем дырявая... но на два дня меня хватит. - Он мрачно усмехнулся. - Людей Визенталя столько лет водил за нос, самому Гиммлеру очки втирал... уж как-нибудь одного наставника в начальных классах сумею обмануть. А не сумею - значит, зажился я на этом свете.
- Очень может быть, - раздумчиво сказал Тодд, и по его глазам старик понял, что он уже с ним внутренне согласен. Глаза Дюссандера радостно заблестели.
- Еще как будет!
И, видимо, представив себе, как это будет, он начал хохотать, раскачиваясь в кресле. Тодд несколько оторопел и даже испугался в первую секунду, а затем тоже прыснул. Так они на пару и хохотали - Дюссандер в своем кресле-качалке возле открытого окна, через которое в кухню врывался теплый калифорнийский ветер, и Тодд, поднявший стул на дыбы, так что спинка уперлась в эмалированную дверцу духовки, всю в угольно-черных штрихах, ни дать ни взять абстракция вдохновенного курильщика.