— Так, — выдал Замятин после недолгих размышлений. — Положим, какой смертный грех можно повесить на Соболь, догадаться несложно — похоть. А вот в чем обвинить профессора?
— В гордыне, Иван Андреевич, — подал голос оперативник по фамилии Сусликов, сидевший на стуле в углу замятинского кабинета, молодой, смышленый парень хорошего воспитания, который мечтал стать настоящим следователем. Фамилии своей, он, понятное дело, страшно стеснялся, и понимающий майор старался всегда обращаться к нему по имени.
Сусликов по просьбе Замятина принес ему список организаций, расположенных в районе Китай-города. Конечно, то, что анонимный звонок на мобильный Заславского был сделан оттуда, еще ни о чем не говорит. Возможно, да и вероятней всего, убийца выбрал для совершения звонка именно тот район, который к нему как раз никакого отношения не имеет. Майор это понимал, но данные все же запросил для очистки совести, особых надежд на это не возлагая. Пока что список был отложен в сторону, а все внимание Замятина направлено на поиск логики в действиях убийцы.
— Откуда такое предположение, Володя?
— Поскольку я разрабатывал линию частной жизни профессора, то нашел в интернете несколько телепрограмм с его участием. Могу сказать, что мания величия у Заславского налицо. К тому же в «ютьюбе» профессор зарегистрировал свой канал и выкладывал там видео. Перед любительской камерой он отвечал на вопросы своей помощницы, раскрывая различные темы из области психиатрии и квантовой психологии. Все его повадки и манеры красноречиво свидетельствуют о том, что гордыней психиатр явно грешил.
«Ну допустим», — думал Замятин. Если исходить из этой версии, получается, что убийца будет выбирать из клиентского списка профессора отъявленных греховодников. Надо поподробней расспросить бывшую секретаршу Заславского о тех пациентах, которые подпадают под эту категорию. Хотя, как известно, все не без греха. «Что относится к разряду смертных грехов? — Вспоминал Замятин. — Гордыня, похоть, алчность, зависть, гнев, чревоугодие, уныние. Кажется, так… Первые два из списка, соответственно, вычеркиваем…»
— А при чем тут карты таро? — вдруг осенило майора.
Сусликов пожал плечами, Лис хлопнула ресницами. «Надо будет у Мирослава спросить», — машинально подумал Замятин и тут же болезненно поморщился, вспомнив про «погодинский вопрос». Углубляться в него майору хотелось меньше всего. Но и отмахнуться от того факта, что Дмитрий Погодин у Заславского был, тоже нельзя.
Внутренние метания сыщика пресек звонок мобильного. Он взглянул на дисплей: «На ловца и зверь бежит», — грустно констатировал Замятин.
— Добрый день, Иван Андреевич! Я вот подумал, а не хлопнуть ли нам по рюмашке? — раздался в трубке бодрый голос Мирослава. — Заодно поведаю вам о своем внедрении в Орден.
Разобравшись с делами, Погодин понял, что желанной «простоты» хоть и было в этом дне предостаточно, а ему все равно мало. Хотелось подольше продержать чистую звенящую ноту сегодняшнего дня, которая так явно контрастировала с мрачной мелодией дня вчерашнего, звучавшей, как аркан под каменными сводами. И тогда Мирослав подумал про Замятина. Майор казался ему воплощением простоты в самом хорошем смысле этого слова. Обладающему сложным внутренним устройством Мирославу особо нравилось быть в компании таких людей, как Замятин. Во время общения с майором Погодину будто удавалось взглянуть на мир его глазами, словно через волшебное стекло, и в это время мир виделся ему понятным и ясным. Простота Замятина, словно растворитель, разбавляла густые краски, которыми было выписано погодинское мироощущение, превращая на время сложные цветовые сочетания в ровную честную лазурь.
Когда позвонил Мирослав, Замятин испытал смешанные чувства. Сначала в голове мелькнула мысль: Погодин играет с ним. Но уже через секунду он устыдился, что из-за возникших подозрений даже не удосужился поинтересоваться, все ли в порядке с экспертом, внедрившимся ради его расследования в сатанинскую шайку. Увидеться с Мирославом обязательно надо — быстро решил Замятин. Внимательней присмотреться, прощупать, разобраться — он и сам толком не понимал, как собирается действовать.
Встретиться решено было вечером в «Гоголе» — шумном веселом кафе в одном из внутренних двориков Столешникова переулка. Незамысловатый выбор сделал майор, Мирослав с радостью поддержал его.
Замятин прибыл на место встречи первым и чудом отыскал свободный столик на уютном пятачке под открытым небом. Вечерний «Гоголь» был полон — все хотели насладиться последними теплыми вечерами перед наступлением промозглой московской осени.
Со всех сторон майора окружали люди самого разного возраста и социального уровня. Здесь можно было различить студентов, офисных работников, так называемых представителей креативного класса, иностранцев. Кое-где сидели чисто женские компании, московские барышни держали в загорелых руках бокалы с вином, что-то весело обсуждая или проникновенно рассказывая друг другу. Меж тесно стоящих столиков лавировали официанты с подносами, их постоянно окликали или манили руками. Вечер был в разгаре. Гвалт голосов тонул в музыке из советских фильмов: «Есть в графском парке старый пруд, там лилии цветут. Там лилии цветут. Цвеетут…» — раздавалось из динамиков.
Замятин любил пропустить рюмочку в этом заведении, наблюдая за такими разными людьми, прислушиваясь к их смеху или оживленным дебатам. От Петровки до Столешникова было рукой подать, и он иногда захаживал сюда после работы, устраивался за барной стойкой и болтал с барменом Сашей, потягивая портвейн «Массандра» или опрокидывая пару стопок водки. Саша, высокий крепкий парень лет тридцати с небольшим, почти ровесник Замятина, всегда был весел и дружелюбен. Он чем-то напоминал майору актера Леонида Утесова из старого фильма «Веселые ребята».
Сегодня его развлекала большая компания молодых людей, оккупировавших уличную барную стойку и высокий бордюр вдоль клумбы, которая широким полумесяцем тянулась во дворе. Столик им был без надобности. Замятин махнул приятелю рукой, за что был вознагражден широкой улыбкой.
Погодин появился минут через десять. Поискал майора взглядом, кивнул ему и легкой поступью направился прямо к бару. Пошептался о чем-то с Сашей, сунул бармену коричневый бумажный пакет, а потом уже двинулся к Замятину.
— Что это вы передали бармену? — Удивился майор.
— Вино. «Шато Марго» коллекционное. Будете?
— Изжоги мне только не хватало.
От этой реплики с Мирославом случился приступ восторга. Внешне он постарался сдержать свои эмоции, но глаза его так и лучились весельем. Как же здорово, что он придумал скоротать этот вечер в компании Замятина!
— Я смотрю, вы чем-то сильно озадачены, Иван Андреевич.
— Ага. Сильно. Озадачен. Да… Нет у меня пока поводов для веселья, Мирослав Дмитриевич, — сказал Замятин и поднял на Погодина печальные глаза. — Что вы делали в вечера убийств Заславского и Соболь?
Спонтанно майор решил, что будет действовать прямо. Не любил он ходить кругами да юлить. Не любил и не умел.
— Вы что, меня подозреваете? — Погодин расхохотался. — Как что делал? Кромсал человеческую плоть, разумеется! Хобби у меня такое — макраме из людей делать.
Замятин устало потер лоб.
— Я серьезно, Мирослав Дмитриевич.
— Ну, если серьезно, то, когда потрошили Заславского, я ужинал с девушкой в ресторане в присутствии многочисленных свидетелей. Подтвердить это будет не сложно. А вот когда убивали Соболь, находился дома, работал над докторской диссертацией. Свидетелей у меня нет, но вы можете просмотреть видео с камер наблюдения в подъезде и убедиться, что я вернулся домой около восьми вечера и не выходил на улицу до следующего утра.
Замятин облегченно вздохнул и опрокинул стопку водки. Как минимум, один неприятный вопрос закрыт. Осталось прояснить вопрос номер два.
— Я не просто так спросил вас об этом, Мирослав. Дело в том… В общем, выяснилось, что на прием к Заславскому приходил ваш отец, и разговор с профессором у него был о вас.
— Папа приходил к психиатру? — ошеломленно переспросил Погодин. — Да быть этого не может!
— Ошибка исключена.
Мирослав молчал и смотрел в бокал с красным вином, покручивая в пальцах тонкую ножку.
— Я вас понял Иван Андреевич. Позвольте мне самому пообщаться с отцом. Но уже сейчас я могу заявить совершенно точно, что к этим убийствам он никакого отношения иметь не может. Я говорю это не потому, что я его сын, а потому, что очень хорошо знаю этого человека, — уверенно сказал Мирослав.
Сказать — сказал, а сам поймал себя на мысли: а так ли уж хорошо он знает своего отца на самом деле? Нет-нет, его причастность к убийствам Мирослав отрицал категорически, никаких сомнений в этом быть не могло. Насторожило его другое: еще секунду назад он и подумать не мог, что его отец обратится к психиатру. Он всегда казался уверенным и спокойным, довольным жизнью. Зачем ему психиатр? Неужели Мирослав чего-то недоглядел? Неужели его отца что-то мучило, а он понятия об этом не имеет? Пока Погодин размышлял, разглядывая бордовую жидкость, майор принял решение.
