Они думают, что купили меня, синева беспорточная, думают, что теперь могут пользоваться мной, как шлюхой в борделе… Э нет! Они все на крючке у агента Козыря!»
— Еще? — поинтересовался Цыгарь и, не дожидаясь ответа, снова нажал на воспроизведение:
«Вот они только собираются ко мне завтра приехать, — продолжал бубнить Баранов, — а кому надо — об этом уже знают. Сечешь поляну?»
— Тебе мало? Слушай дальше:
«Лепило и его кодла. И этого героинщика с собой везут. Он, правда, соскочил с иглы, но все равно — паук, псих ненормальный. У него, в натуре, крыша давно съехала».
Лицо депутата Государственной думы и лидера вновь созданной фракции приобрело землистый оттенок.
— Откуда это у вас? Где вы это взяли? — сдавленным голосом произнес он.
— Где взяли — там уже нет, — ответил Цыгарь, выключая запись. — Ну что?
Теперь веришь в любовь?
— Верю, — просипел Баранов и, достав трясущимися руками из кармана пачку сигарет, закурил.
— Значит, по рукам?
— У меня с собой нет таких денег.
— Это понятно, — кивнул Цыганков, — с собой обычно такие бабки не носят.
— Я… я предлагаю встретиться завтра…
— Нет, — вздохнул Цыгарь, — этот номер не проканает. Не любишь ты нас все-таки, дядя. Собираешься завтраками кормить?
— Но я же не могу так сразу…
— Можешь! — резко оборвал его Цыганков. — А если не сможешь, то я тебе расскажу, что будет утром. Проснется твой Лепило с бодуна со страшным головняком, а тут ему в руки попадает кассетка, на которой некто Баранов рассказывает о том, как он стучит на Лепилу конторщикам. Как ты думаешь, что будет с этим Барановым? Ладно, можешь не отвечать, я тебе сам скажу. Скрутят его в бараний рог, а все потому, что он не понимает ценности жизни и любви.
Лицо Баранова болезненно передернулось.
— Да перестаньте вы об этой любви! — в сердцах бросил он. — Детский сад какой-то…
— Зря ты так, дядя, — с неожиданным металлом в голосе выговорил Цыгарь.
— Я могу уйти, но ты останешься…с Леней. Насколько я успел заметить, Леня тебя не любит.
Баранову ничуть не улыбалась перспектива остаться наедине с рыжеволосым громилой, который даже не скрывал, что у него чешутся кулаки. Уж лучше иметь дело с «весельчаком». Сознание собственной беспомощности заставило его обреченно вздохнуть и глубоко затянуться сигаретным дымом.
— Ладно, — через силу вымолвил он, — я согласен. Только… Вы должны дать мне гарантии.
Цыгарь хмыкнул:
— Гарантии дает только страховой полис, дядя.
— Я не уверен, что вы впредь не будете шантажировать меня.
— Ты о чем, дядя? Мы тебе товар — ты нам деньги. И никакого шантажа…
— Может быть, это не оригинал кассеты, а копия.
— Мы же это делаем из любви к тебе, дядя, а в любви все должно быть без обмана. Недоверие убивает чувства.
Некоторое время Баранов молчал, потом, поднявшись с дивана, затушил окурок в пепельнице, едва заметно шевельнул губами, будто разговаривая сам с собой, передернул плечами и кивнул:
— Поехали.
Леня Михайлюк обрадовался и потер руки:
— Вот это другое дело, — удовлетворенно пробасил он, выдергивая из кармана цепочку, на которой болтались ключи от машины. — И не вздумай с нами шутки шутить, у нас руки с удлинителями, — при этом он похлопал себя рукой по животу. — Намек понял?
— Как не понять, — угрюмо произнес Баранов. Все трое вышли в прихожую, Леня уже звенел цепочкой, открывая входную дверь, Баранов понуро стоял у него за его спиной, а Цыгарь, обернувшись, крикнул:
— Пока, Наташка! Ты тут не скучай, пока мы сгоняем на хату, где деньги лежат.
Наталья ничего не ответила, но, заметив, с какой ненавистью на нее смотрит Баранов, отвернулась. Хотя она не испытывала к нему жалости и уж тем более уважения, ей было не по себе.
Не успела дверь захлопнуться, как из маленькой темной комнаты с самодовольной улыбкой вышел Федор Михайлюк. Увидев, что на кухонном столе перед Натальей лежит пачка сигарет, он тут же с жадностью закурил. После нескольких глубоких затяжек отрывисто бросил:
— Не могу без курева.