Народу в кафе было немного — посетителей отпугивали непомерно высокие для заведений подобного рода цены.
— Времени у меня мало, — сразу же поставила майора в известность Добржанская, — поэтому давайте побыстрее и поконкретнее. В чем причина такого интереса МУРа к скромной персоне театральной гримерши? Перерасход белил, тонального крема или что-нибудь в этом роде?
Усмехнувшись, Старостин парировал:
— Это — по другому ведомству. А относительно скромности ее особы я бы не был столь категоричен. Насколько мне известно, не каждая гримерша может причислить к своим подругам артистов с мировым именем.
Добржанская лишь неопределенно повела плечами.
— Я занимаюсь расследованием одного преступления. Все выглядит довольно неясно, неопределенно…
— И поэтому вы решили, что Наташа Мазурова — преступница.
— Я этого пока не утверждал.
Официантка принесла заказ и удалилась. Осторожно поглядывая на балерину, которая занялась салатом, Старостин сказал:
— Если коротко, то меня интересует внеслужебная деятельность вашей подруги. Ведь Наталья ваша подруга?
— Да.
— А толчком ко всему послужила одна маленькая деталь ее внешности.
Елена подняла глаза.
— Какая деталь?
— Шрам на лице, причем довольно странной формы.
— На такую мысль натолкнуло вас знакомство с идеями господина Ломброзо — детали внешности и тому подобное?..
— Ну, положим, — осторожно отвел иронию Старостин, — Ломброзо интересовали врожденные признаки, а не приобретенные. Полагаю, вы не станете возражать против того, что шрам в форме креста на лице молодой девушки — это явление довольно необычное для нашего общества?
— Ну и что? — спросила Добржанская. — Среди людей, причастных к искусству, вам едва ли удастся найти слишком много нормальных, с точки зрения общества, людей. Вообще-то от вашего любопытства попахивает климовщиной.
— У вас, надо отметить, широкий кругозор, — хмыкнул Старостин.
— Читаю, знаете ли, на досуге.
— Так вы мне что-нибудь скажете о происхождении этого шрама?
— Мне об этом ничего не известно, — односложно заявила Елена.
Старостин, который внутренне не был готов к такому повороту событий, слегка растерялся. Собственно, все его догадки основывались на этой одной малозначительной детали. Больше уцепиться ему было не за что. Скудные, обрывочные сведения о детстве и юности Натальи Мазуровой не добавляли ярких красок к ее портрету. И все же он предпринял еще одну попытку:
— Я полагал, что это — результат каких-то бурных событий в прошлом.
— А какое вам дело до ее прошлого?
И снова Старостин задумался: действительно, что в прошлом этой девушки может интересовать следователя, ведущего дело об убийстве вокзальной проститутки? Разговор явно не клеился.
— Что вы знаете про ее родителей?
— Мало. Отец был морским офицером, мать, кажется, учительницей. Оба погибли в автокатастрофе.
— Это мне известно.
— Тогда зачем спрашиваете?
— Надеялся, вам известно что-то еще.
Добржанская промолчала, отпивая из высокого стакана апельсиновый сок.
— Ну хорошо… Я знаю, что ее воспитывала родная тетя. Наталья рассказывала вам что-нибудь о ней?
— Ничего особенного. К своей тетке, насколько мне известно, Наталья особенно теплых чувств не питает. Пару раз упоминала ее в наших разговорах, но всегда с неприязнью.
«Ну вот. Хоть что-то стоящее… — подумал Старостин. — Придется взять на заметку ее тетушку».
Добржанская допила сок, остававшийся на дне стакана, и выразительно посмотрела на наручные часы. Старостин понял, что их малосодержательный разговор близится к концу. Узнать удалось не много…
— Я понимаю, что вы торопитесь. Но, может быть, ответите еще на один вопрос?
— Опять о прошлом Наташи или ее родственников?
— Как раз наоборот.