На таком расстоянии, я бы попала.
– Я скажу всего один раз, Зейн. Отпусти его.
– Он мой! Мой! – он широко шагнул, и я выстрелила.
Пуля развернула его и заставила упасть на колени. Плечо, в которое я попала, перестало работать, и Натаниель выскользнул из его руки. Зейн поднялся на ноги, держа тело Натаниеля здоровой рукой, как куклу. Рана на плече уже стягивалась, как на ускоренной съемке закрывающегося цветка. Зейн мог попытаться прорваться мимо меня, использовать свою скорость, но он этого не сделал. Он просто продолжал идти ко мне, как будто не верил, что я сделаю это. А лучше бы ему поверить.
Вторая пуля попала ему прямо в грудь. Кровь выплеснулась на бледную кожу. Он упал на спину, прогнувшись в позвоночнике, пытаясь дышать через дыру в груди размером с кулак. Я пошла к нему, не бегом, но достаточно быстро.
Я обошла его кругом, вне зоны досягаемости его рук и встала сзади. Плечо, в которое я попала, все еще не действовало, его другая рука попала под Натаниеля. Зейн прерывисто дышал, глядя на меня широко открытыми карими глазами.
– Серебро, Зейн. Остальные пули – серебряные. Я выстрелю тебе в голову, и выбью твои уродские мозги на этот красивый чистый пол.
У него, наконец, получилось выдохнуть:
– Не надо.
Струйка крови потекла по его подбородку.
Я прицелилась ему в лицо, на уровне бровей. Если бы я нажала на курок, с ним было бы покончено. Я стояла и смотрела на этого человека, которого никогда раньше не встречала. Он был молодым, меньше тридцати. И меня заполняла Великая Пустота. Как будто стоишь посреди белого шума. Я не чувствовала ничего. Я не хотела его убивать, но мне было все равно, если бы я убила его. Это не имело для меня никакого значения. Это что-то значило только для него. И я дала этому знанию заполнить мой взгляд. Что я не думаю о том, какой путь выбрать. Я дала увидеть ему это, потому что он был оборотнем, и понял бы, что я хочу ему показать.
Большинство людей бы не поняли. Большинство нормальных, во всяком случае.
Я сказала:
– Ты оставишь Натаниеля в покое. Когда приедет полиция, ты сделаешь все, что они тебе скажут. Без споров, без сопротивления, или я убью тебя. Ты меня понял, Зейн?
– Да, – сказал он, и кровь изо рта потекла сильнее. Он начал плакать. Слезы текли по испачканному кровью лицу.
Слезы? Плохие парни не должны плакать.
– Я так рад, что ты пришла, – сказал он, – я старался заботиться о них, но не смог. Я старался быть Габриелем, но у меня не получилось им стать.
Его плечо уже было в порядке, так что он закрыл лицо рукой, чтобы мы не видели, как он плачет, но его голос был полон слез, так же, как и его кровь.
– Я так рад, что ты пришла к нам, Анита. Я так рад, что мы больше не одни.
Я просто не знала, что сказать. Отрицать то, что я буду их вожаком, было бы глупо, учитывая разбросанные тут и там тела. Если я откажусь, он опять может взбеситься, и мне придется его пристрелить. Я вдруг поняла, почти физически почувствовала, что не хочу его убивать. Было ли дело в слезах? Может быть. Но не только в этом. Я убила их альфа, их защитника, и никогда не задумывалась, что теперь делать остальным верлеопардам.
Мне никогда и в голову не приходило, что у них в стае не было второго, кого-то, кто мог заменить Габриеля. Я в любом случае не могла бы быть их альфа. Я не покрываюсь мехом раз в месяц. Но если я могу удержать Зейна от того, чтобы разорвать еще парочку врачей, то я могу недолго поиграть в эту игру.
К моменту, когда приехала полиция, Зейн уже вылечился. Он баюкал Натаниеля, который все еще был без сознания, как плюшевого мишку, и плакал. Он гладил волосы Натаниеля, и повторял снова и снова:
– Она позаботится о нас. Она позаботится о нас. Она позаботится о нас.
Думаю, «она» – это я. И это было выше моего понимания.