Лесник, покидая их убежище, ни о чем с Дианой не договаривался. Похоже, у напарницы созрел собственный план действий, не предусматривавший близкого знакомства с русскими моряками – и отвела глаза мальчишке она легко и просто. И от себя, и от двух арабов, – мертвого и связанного.
Проходя мимо открытой двери, Лесник сделал незаметный со стороны условный знак, означавший: каждый действует по обстановке, на свое усмотрение. И пошагал в сторону бака.
Дела минувших дней – VII
Северное море, октябрь 1904 года
Из рассказа боцмана картина прояснилась несколько более полная, чем из сбивчивого рассказа матроса.
Обыскивая носовые надстройки, группа под водительством Кухаренки натолкнулась на помещение, где неизвестные люди, числом около полутора десятков, и в самом деле совершали мусульманский намаз. «Нагляделся я в Туркестане на такое, – пояснил боцман Старцеву. – У них не забалуешь, Аллаху аллахово отдай и не греши, по пять раз в день на карачки становятся...»
Молящиеся встретили пришельцев весьма недружелюбно, тут же похватали оружие, о боевых качествах которого Кухаренко отозвался достаточно высоко: «пули мечут, как горохом сыплют...» Но в тесном замкнутом пространстве преимущество в скорострельности не помогло скучившемуся противнику: моряки огнем очистили помещение, без потерь уложив пятерых «басурманов». Те отступили в коридор, туда же на плечах противника ворвался и боцман с товарищами.
Но здесь характер боя изменился: «басурманы» действительно облачились в некие плащи – волшебные они или нет, Кухаренко не знал, но ружейный и револьверный огонь на самом деле потерял какую-либо результативность.
Моряки, не долго думая, ударили в штыки – и вновь опрокинули неприятеля. На сей раз без потерь не обошлось: один матрос убит, другой ранен... Когда к противнику, по всей видимости, подошло подкрепление (по крайней мере ответный огонь стал куда гуще), боцман, потерявший треть группы, счел за благо отступить. Отходя, моряки задраили перекрывавшую коридор дверь – «без пироксилину не отопрут, нехристи», – выразился Кухаренко.
Оставалась возможность, что оправившиеся враги попытаются контратаковать, найдя обходной путь из блокированной части корабля – во избежание неожиданностей боцман расставил троих оставшихся в строю людей у ведущих вниз трапов. Однако какой-либо уверенности, что перекрыты все возможные подходы, у него не было.
Пока боцман рассказывал, подтянулись еще четыре матроса, присланные на подмогу Казакевичем, – тоже какое-то время плутавшие по коридорам корабля.
– Пойдемте, осмотрим убитых и трофеи, – сказал капитан-лейтенант Буланскому.
Старцев, надо сказать, испытывал изрядную растерянность, переходящую в ощущение нереальности, иллюзорности происходившего. Боцман и матросы, похоже, не понимали: всего, что их окружает, НЕ МОЖЕТ БЫТЬ, попросту не может... Мало ли, дескать, нехристи-иноземцы всяких диковинок выдумывают, негоже православному человеку на их диавольские игрушки смотреть, рот разинув... Но Старцев-то осознавал прекрасно: не бывает, не бывает, НЕ БЫВАЕТ!!!
– Скажите, Богдан Савельевич, – негромко, чтобы не услышали матросы, обратился он к Буланскому, – вы, хоть человек светский, все-таки служите в учреждении, занимающемся делами, кои не только к миру сему относятся. Не думаете ли вы...
Он сбился, не зная, как лучше выразить смутные, неоформившиеся ощущения.
– ...Что мы на борту судна, Князю Тьмы принадлежащего? – Буланский сам закончил вопрос. – Или что все здесь наблюдаемое – видимость и кажимость, иллюзия больного мозга? Нет, не думаю. Впрочем, сейчас сами взглянем на здешних демонов.
* * *Они зашли в «басурманскую молельню». Свет здесь не горел – шальные или рикошетящие пули разнесли все лампы. Место побоища освещалось двумя ацетиленовыми фонарями. Старцев нагнулся над трупом «нехристя» – на вид человек как человек: окровавленный, изломанный последним криком рот, густая шапка темных вьющихся волос, на щеках – запущенная, многонедельная щетина.
Он провел ладонью по шевелюре мертвеца, затем перевернул тело, ощупал нижний отдел позвоночника... Капитан-лейтенант и сам понимал, что выглядят его действия странно, но не смог удержаться.
– Пожалуй, не стоит их разувать на предмет наличия копыт, – сказал Буланский. – Хотя ботиночки сами по себе любопытные – и не кожа, и не каучук, не пойми что...
Ехидная реплика коллежского асессора помогла Старцеву собраться и отбросить дурные мысли. К чертям, пусть демонами занимаются священники, а про иллюзорность бытия пусть рассуждают философствующие интеллигенты! Вокруг сплошные загадки? – так разгадывайте, господин капитан-лейтенант, вас именно этому учили много лет, и жалованье платят именно за это...
Боцман тем временем возился с трофейным оружием, на всякий случай отведя ствол в сторону от товарищей. Бормотал себе под нос: не пулемет, дескать, а смех один, патроны будто семечки, словно басурманы с крысами корабельными воевать затеяли...
Осмотрели трофеи и Буланский со Старцевым. И в самом деле, калибр скорострельной игрушки никакого почтения не внушал.
– Любопытственно бы взглянуть на пресловутые «волшебные плащи», – обратился к боцману Богдан Савельевич.
Кухаренко нахмурился, пытаясь понять, как ему относиться к просьбам непонятного штатского; вопросительно посмотрел на Старцева.
Капитан-лейтенант поспешил расставить все точки над i:
– Значит так, боцман. Отныне и до окончания операции выполнять все приказания господина Буланского, наряду с моими и мичмана Казакевича. Обращаться – «ваше высокоблагородие». Доведите до всех матросов.
– Слушаюсь, вашскобродие!
– Плащи, – напомнил Богдан Савельевич.
– Так ведь это... – смутился боцман. – Некогда было тех басурман с собой тащить, которых мы штыками-то... Своих вытаскивали, а сзаду нехристи наседали... – и, очевидно вспомнив приказ Старцева, чуть запоздало протитуловал чиновника Синода: – Виноват, вашскобродие!
– Отходит, кажись, Петруха! – прервал разговор крик одного из матросов.
* * *Раненый умер. Умер попросту, без патетических последних слов, кои так любят авторы патр-р-р-риотических лубков про отважных русских казаков, десятками насаживающих самураев на пики, и сотнями шинкующих шашками...
Только что дышал – тяжело, с хриплым клекотом – и перестал. Жил человек – и не стало.
– Вечная память рабу Божьему Петру Рукавишникову... – пробормотал боцман, комкая в руке бескозырку. – Чудно́ однако ж... Вроде совсем чуть и цепануло-то, повоевать еще думал, пошутил даже спервоначалу: до япошек еще не доплыли, а ему уж нашивка за ранение...
Фельдшера в абордажной команде не оказалось. Буланский, объявив, что несколько разбирается в медицине, осмотрел рану, неожиданно оказавшуюся смертельной, удивленно покачал головой. Старцев тоже достаточно навидался застреленных, и понимал: никак не могла крохотная пулька – даже не прошедшая насквозь, застрявшая по видимости в грудных мышцах, – так быстро прикончить здорового молодого мужчину.
Коллежский асессор тем временем производил непонятные манипуляции: закрыв глаза, медленно водил ладонями в паре вершков над телом умершего. Закончив, отозвал в сторону капитан-лейтенанта.
– Дела плохи, Николай Иванович. Действие у этих, как выразился боцман, семечек, – воистину чудовищное. Затронуты и повреждены почти все внутренние органы. Нам крупно повезло застать неприятеля врасплох. Но сейчас, планируя дальнейшие наши действия, знайте: любое ранение станет смертельным.
* * *План действий у Старцева сложился незамысловатый: стянуть всех людей в один кулак, дабы не давать противнику подавляющего численного преимущества над разрозненными группами; отступить в центральную часть корабля и закрепиться, перекрыв все возможные подходы. Дождаться рассвета и дальше действовать по обстановке.
Капитан-лейтенант сильно сомневался: стоит ли рисковать жизнями людей в новой стычке, пытаясь захватить живьем кого-либо из «басурман». По всему судя, это вовсе не те пленники, коих так жаждет заполучить адмирал. Таинственный корабль может оказаться чем угодно, но только не флагманом отряда «миноносцев-призраков», покушавшихся на русскую эскадру...
Но, с другой стороны, появится хоть какой-то шанс – допросить захваченных и понять, что за чертовщина здесь происходит.
Стоявшая перед Старцевым дилемма разрешилась сама собой. Когда его отряд, нагруженный трофейным оружием, своими и чужими убитыми, медленно отступил к спардеку, задраивая за собой все люки и двери, – со стороны юта туда же подошел мичман Казакевич с последним оставшимся в его распоряжении матросом.
И с двумя пленными.
* * *– Кто такие? – коротко поинтересовался Старцев.
– Непонятно... Один утверждает, что русский, – кивнул мичман на мужчину лет тридцати или тридцати пяти в длинной накидке нелепого оранжевого цвета. – Другой молчит.