Совершенно ничего не понимая, вылез Котомко третий раз на эстраду.
Кто-то в публике громко обрадовался:
– Га! Да он опять здесь! Ну, это я вам скажу…
– Странный народ! – подумал Котомко. – Совсем дикий. Если им что нравится – они хохочут. Покажи им «Сикстинскую мадонну», так они, наверное, лопнут от смеха!
Он кашлянул и начал:
– Ко-гда-а-а…
Вдруг из последних рядов поднялся высокий детина в телеграфской куртке и, воздев руки кверху, завопил зычным голосом:
– Если вы опять про свой корпус, то лучше честью предупредите, потому что это может кончиться для вас же плохо!
Но Котомко сам так выл, что даже не заметил телеграфного пафоса.
Котомке дали полтинник на извозчика. Он ехал и горько усмехался своим мыслям.
«Вот я теперь известность, любимец публики. А разве я счастлив? Разве окрылен? «Что слава? – яркая заплата на бедном рубище певца». Я думал, что слава чувствуется как-то иначе. Или у меня просто нет никакого честолюбия?»
