Тогда он точно знал, что за ним следят. А сейчас совсем другие обстоятельства.
– Так, значит. Вот ведь гад какой: ни за что ни про что гоняет нас по магазинам. Хоть бы на чем‑нибудь его подловить!
Той же ночью такая возможность представилась. Днем инспектор сжалился над сержантом, твердившим, что работа бессонными ночами его доконает, и отпустил его вздремнуть. В час ночи Ранк забрался в машину Уилта и поменял магнитофонную пленку. Через полчаса полицейские слушали запись. Роджера она как громом поразила. Он вырос в семье, где самое слово «секс» не произносилось. Близняшки же обсуждали ночные похождения Уилта, не стесняясь в выражениях. Чтобы убедиться, что мистер и миссис Уилт нераскаявшйеся преступники, достаточно было послушать, как Эммелина упрямо допытывается, почему папочке вздумалось ночью украшать свой пенис глазурью. Маловразумительные объяснения Евы ее не устраивали.
– Папочке нездоровилось, – отбивалась Ева. – Он выпил много пива и никак не мог уснуть. Спустился в кухню и думает: дай‑ка я поучусь украшать торт глазурью.
– Я бы такой торт есть не стала, – перебила Саманта. – И к тому же это была не глазурь, а крем для лица.
– Знаю, доченька, но ведь он только учился. Капнул немного.
– Себе на хрен? – уточнила Пенелопа.
Ева тут же принялась внушать ей, что это слово нехорошее.
– Не надо больше такие гадкие слова говорить. Тем более в школе.
– А зачем папа из кулинарного шприца смазывал пенис кремом для лица? Это тоже гадко, – возразила Эммелина.
В таком духе они беседовали до самой школы. Когда запись подошла к концу, в лице у Роджера не осталось ни кровинки. Сержант тоже приуныл.
– Невероятно, – бормотал Роджер. – Не верю своим ушам.
– А моя чуть не завяли, – отозвался Ранк. – Про всякие непотребства приходилось слышать, но это вообще уже…
– Нет‑нет, не может быть. С чего вдруг человек в здравом уме станет так охальничать? Опять нас за нос водят.
– Как сказать. Знавал я одного типа, так он обмазывал свой фитилек клубничным вареньем и заставлял жену…
– Идите к черту со своей клубничкой! – взорвался Роджер. – Ненавижу, когда похабничают. Я сегодня уже слышать не могу о сексе – с души воротит.
– Уилта, наверное, тоже. Невелика радость – ходить, сунув конец в банку со льдом. Только знаете что? Вдруг у него в шприце был не крем и не глазурь?
– Бог ты мой! – ахнул Роджер. – Думаете, он накачивал себя наркотиками? Да нет, он бы уже ноги протянул. А мерзость эта – она же вытечет в два счета.
– Смешайте с кольдкремом – не вытечет. Вот вам и разгадка.
– А что? Есть же такие, кто нюхает эту гадость. Может, кто‑то и таким манером одурманивается. Только для расследования это ничего не дает.
– Еще как дает, – оживился сержант. Он был рад возможности отвертеться от утомительных ночных дежурств в автофургоне. – Это значит, что зелье у него дома.
– Или в члене.
– Пусть так. Главное – нам есть за что его повязать и о чем расспросить.
Но честолюбивый инспектор замахнулся на большее.
– Ну расколется он, а что проку? Придумали бы что‑нибудь поумнее. Почитайте, как он провел старика Флинта…
– Нет, сейчас все иначе, – перебил Ранк. – Сейчас он и без допроса сознается. Засадим его денька на три в камеру, оставим без наркоты, а когда у него начнется ломка, подаст голос как миленький.
– Непременно. «Где, – скажет, – мой адвокат?»
– Да, но жену‑то мы тоже прихватим.