Дорожный мастер отрывисто скомандовал:
– Отвинтить болты! Отнять накладки! Заменить шпалу!
Рабочие вывернули болты, разгребли ржавыми лопатами щебень и потащили с насыпи обломки рельсов. Двое, трое, шестеро с трудом сбрасывали обломки рельсов далеко вниз под крутой откос. Работали молча.
Вдруг у самых вагонов шлепнулся снаряд. Это белогвардейцы перенесли на полотно артиллерийский огонь.
Снаряды один, за другим падали совсем рядом. Осколки шаркали по полотну, по крышам вагонов, стоявших у семафора.
Дорожный мастер торопил рабочих. Он сам расцепил вагоны, сам выворотил обломок застрявшего рельса.
– Не робей, ребята, – говорил он спокойно. – Пока они там прицелятся, мы и разберем и соберем дорогу.
– Соберем! – подхватил раскрасневшийся молодой рабочий, выворачивая камни лопатой.
– Дело привычное, – согласился другой, крепко ударяя кувалдой по рельсу.
Тяжелая кувалда с силой падала на сталь, звеня и подскакивая. Далеко по рельсам катился хрупкий стук.
Наконец путь разобрали. Рабочие налегли плечами на вагоны, и они тяжело поползли вниз.
Не доходя до середины разобранного полотна, вагоны валились набок и, перевернувшись, как деревянные ящики, летели под откос.
Сверху полыхнула шрапнель – словно горохом посыпало. За ней вторая, третья. Командир и дорожный мастер протирали глаза, засыпанные песком. Красноармейцы и мастеровые молча толкали последние оставшиеся на путях вагоны.
Каждый раз, когда раздавался визг шрапнели, мастеровые тревожно посматривали вверх, а красноармейцы только наклоняли головы, – они привыкли.
Вдруг шрапнель шарахнула и рассыпалась у самого места работы.
Рабочие кубарем покатились вниз по откосу. Кровью обрызгало черную от угля землю, обломки рельсов, старую придорожную траву.
А там, у станции, под самым огнем все еще стояли два эшелона больных и раненых красноармейцев.
– Товарищи, за работу! – что есть силы крикнул командир. – Мастеровые, сюда!
Зажимая раны, мастеровые снова полезли на высокую насыпь.
– Ну, ребята, поднажми еще раз, – сказал дорожный мастер Леонтий Лаврентьевич.
Последний вагон с глухим треском полетел набок.
Мастеровые и красноармейцы начали сшивать костылями железнодорожное полотно. Шили наскоро. Торопились.
Белые напоследок пустили еще несколько шрапнелей, но красноармейцы уже стояли у составов, готовых к отправлению, и прощались с мастеровыми.
– Не горюй, товарищи, придем. А вы тут тоже не сидите сложа руки, – говорил командир.
– За это не беспокойтесь, товарищ командир, – ответил дорожный мастер и тряхнул головой.
Воинский состав, тяжело набирая скорость, тронулся без свистка. За ним, постукивая колесами, пошел второй. Следом медленно двинулся броневик «Коммунист».
К бугру, откуда высунулись белогвардейские папахи, скакали, прикрывая отступление эшелонов, конные и бежали пешие красноармейцы. На ходу они досылали в винтовку очередной патрон.
Начальник станции то и дело выбегал на платформу и растерянно махал сигнальными флажками.
Орудийный гул то стихал, то нарастал вновь. Снаряды падали у семафора, у водокачки, на станции.
По земле расползался густой бурый дым.
Когда поезд с больными и ранеными проходил мимо мастерских, командир крикнул:
– Прощайте, товарищи! Держитесь! Мы обязательно придем!
А на макушке бугра уже растянулась неровной лентой цепь белых.
Цепь быстро перекатывалась к вокзалу.
Казачья конница вихрем перескочила балку. Размахивая саблями, казаки понеслись вслед за броневиком. Но поезд – конному не товарищ.
Выстрелы слышались все реже и реже. На станции стало тихо.
Красноармейцы отступили.
Начальник станции, подправив короткие рыжие усы и надев накрахмаленную манишку, приготовился к встрече белогвардейцев.