На той же сессии сотни людей выслали на австралийскую землю Ван Димена за участие в бунтах, забастовках и за то, что сожгли фабрику. Друга Кулума Бартоломью Ангуса приговорили к десяти годам ссылки в Новый Южный Уэльс за то, что он возглавлял чартистский мятеж в Эдинбурге Народ…"
— О Боже! — выдохнул Кулум.
— Кто этот Бартоломью, Кулум? — спросил Струан.
— Мы жили с ним в одной комнате в университете Бедный старина Барт.
— Ты знал, что он чартист? — резко проговорил Струан.
— Конечно. — Кулум подошел к окну и устремил взгляд в море.
— Ты тоже чартист, Кулум?
— Ты сам говорил, что Хартия — справедливый документ.
— Да. Но я также высказал тебе и свои взгляды на неповиновение. Ты активный сторонник движения?
— Я был бы им, если бы остался дома. Большинство студентов университета поддерживают Хартию.
— Тогда, клянусь Богом, я рад, что ты здесь. Если Бартоломью стоял во главе бунта, он заслужил эти десять лет. У нас хорошие законы и лучшая парламентская система в мире. Неповиновение, бунты и забастовки — не способ добиваться перемен.
— О чем еще говориться в письме, отец?
Струан несколько секунд наблюдал спину своего сына, уловив в его голосе хорошо ему знакомую интонацию Рональды. Он мысленно решил внимательнее разобраться в действиях чартистов. Потом вернулся к письму:
"Народ ежедневно прибывает в Глазго с севера, где лорды продолжают огораживать клановую землю, лишая своих родичей исконного права на нее. Граф Струан, этот дьявол с черным, сердцем, да поразит его Господь скорой смертью, собирает теперь свой полк, чтобы сражаться в индийских колониях. Люди стекаются под его знамя отовсюду, привлеченные обещаниями богатой добычи и земли. Ходят слухи, что нам опять придется воевать с проклятыми американцами из-за канадских колоний, и еще рассказывают о войне между этими дьяволами французами и русскими из-за оттоманских турок. Черт бы побрал этих французов. Словно мало мы натерпелись от их архидьявола Бонапарта.
В печальные времена живем мы, мальчик мой. Да, забыл упомянуть, что появился план построить за пять лет железную дорогу от Глазго до Эдинбурга. То-то будет здорово? Тогда, быть может, мы, шотландцы, сможем объединиться, и выбросим вон англичан, и выберем своего короля. Обнимаю тебя и твоего брата и обними за меня Кулума. С уважением, твой отец Парлан Струан".
Струан с усмешкой поднял глаза.
— Кровожаден, как всегда.
— Если граф набирает полк в Индию, вполне может так получиться, что они окажутся здесь.
— Верно. Я подумал о том же. Что ж, парень, если он когда-либо доберется до владений «Благородного Дома», полк вернется домой без командира, да поможет мне Бог.
— Да поможет мне Бог, — эхом откликнулся Кулум. Раздался стук в дверь, и в каюту торопливо вошел стюард, неся шампанское, бокалы и чай.
— Капитан Орлов благодарит вас от имени команды, сэр-р.
— Попроси его и Вольфганга присоединиться к нам в конце вахты.
— Есть, так точно, сэр-р.
После того как было разлито вино и чай, Струан поднял бокал.
— Тост. За Винифред, воскресшую из мертвых! Они выпили, и Робб сказал:
— Еще один тост. Я пью за «Благородный Дом». Пусть никогда во веки мы не замыслим и не сделаем зла друг другу.
— Да.
Они выпили снова.
— Робб, когда мы придем на Гонконг, напиши нашим агентам. Пусть выяснят, кто являлся директорами нашего банка и кто был виновен в превышении кредита.
— Хорошо, Дирк.
— А потом, отец? — спросил Кулум.
— Потом мы пустим по миру всех виновных, — ответил Струан. — Вместе с их семьями.
У Кулума побежали мурашки по коже от неумолимой окончательности этого приговора.