Я его не поняла, но бесконечно полюбила за эти слова, за эту доброту. С удивлением смотрела я на него, дрожа всем телом. Его это тронуло, а может быть, он подумал, что я озябла. Он снял с себя плащ, набросил его мне на плечи и медленно повел меня домой. Никем незамеченные, как мне казалось, мы дошли до дворца. Он открыл дверь, осторожно втолкнул меня и пожал руку. «Иди и будь спокойна, – сказал он, – твое время придет, не бойся. И в любви не буде недостатка». Он ушел, а я осталась возле полуоткрытой двери, потому что сердце так сильно билось, что я не могла идти. И вот я услышала, как грубый голо спросил: «Кого это ты привел во дворец ночью, мой друг?» Он же ответил: Матасунта. Она заблудилась в городе и боится, что мать рассердится. Не выдавайте ее, Гильдебранд». – «Матасунта! – сказал другой. – Она с каждым днем хорошеет». А мой защитник ответил…
– Ну, что же он ответил? – нетерпеливо спросила Аспа. Матасунта прижала голову Аспы к своей груди и прошептала:
– Он ответил: «Она будет самой красивой женщиной на земле».
– И он сказал совершенную правду! – воскликнула Аспа. – Ну, что же дальше?
– Я пошла в свою комнату, легла и плакала, плакала. В эту ночь для меня открылась новая жизнь. Я знала теперь, что я красива, и была счастлива, потому что хотела быть прекрасной, ради него. Я знала, что можно любить и меня, – и я стала заботиться о своей красоте. Я стала гораздо добрее, мягче. И моя мать, и все окружавшие меня, видя, как я стала кротка и приветлива, стали лучше относиться ко мне. И всем этим я была обязала ему! Он спас меня от бегства, позора и нищеты и открыл целый мир любви. С тех пор я живу только для него.
– Ну а потом, когда ты с ним виделась, что он говорил?
– Я никогда больше не говорила с ним. А видела его я только раз: в день смерти деда, Теодориха, он начальствовал над дворцовой стражей, и Аталарих сказал мне его имя. Сама я никогда не осмеливалась расспрашивать о нем: я боялась выдать свою тайну.
– И ты ничего больше не знаешь о нем, о его прошлом?
– О прошлом ничего не знаю, зато о его, о нашем будущем – знаю.
– О его будущем? – засмеялась Аспа.
– Не смейся. Когда Теодорих был еще мальчиком, одна женщина, Радруна, предсказала ему его судьбу. И все предсказанное сбылось до последнего слова. В награду за предсказание она потребовала, чтобы Теодорих доставлял ей разные коренья с берегов Нила. Каждый год она являлась за ними в Равенну, и все знали, что Теодорих каждый раз заставлял ее предсказывать, что будет в этот год. После Теодориха ее звала к себе мать, и Теодагад, и Готелинда – все, и никогда не было случая, чтобы она предсказала неверно. И вот после той ночи я решила попросить ее предсказать и мою судьбу. И когда она пришла, я зазвала ее к себе, она осмотрела мою руку и сказала: «Тот, кого ты любишь, доставит тебе высшее счастье и блеск, но причинит и величайшее горе в жизни. Он женится на тебе, но не будет твоим мужем».
– Ну, это малоутешительно, насколько я понимаю, – заметила Аспа.
– Ведь эти ворожеи всегда говорят темно и на всякий случай прибавляют какую-нибудь угрозу. Но я принимаю только хорошее, а о дурном не думаю.
– Удивляюсь тебе, госпожа. И ты на основании слов старухи отказала стольким королям и князьям вандалов, вестготов, франков, бургундов и даже благородному Герману, наследному принцу Византии?
– Да, но не только из-за предсказания – в сердце у меня живет птичка, которая каждый день поет: «Он будет твой».
Тут раздались быстрые шаги, и вскоре показался Арагад:
– Я пришел, королева… – начал он, покраснев.
– Надеюсь, граф Арагад, что ты пришел положить конец этой игре. Твой нахальный брат чуть не силой захватил меня, когда я была поглощена горем после смерти матери.