И тут возле покосившегося столба, обозначающего собой границу между деревней и базой временного сельхозотряда, тормозит белоснежная «Волга». Делового вида мужчина в импортном плаще ступает под навес столовой, окидывает всех цепким колючим взглядом, выхватывает Игоря Донатовича, жестом подзывает к себе, они садятся в машину и уезжают. А на том месте, где только что была «Волга», остается девушка – среднего роста, стройная (размер не больше сорок четвертого), длинноногая, с короткой светлой стрижкой. Одета в импортный спортивный костюм ярко-красного цвета, у ног – объемистый «абалаковский» рюкзак и гитара в черном чехле. Все уставились на нее, а она легким шагом взошла под навес и сразу направилась к Нине, как к самой старшей на вид.
– Привет, – произнесла непринужденно. – В деканате меня направили к вам. Куда можно вещи сложить?
– Привет, – медленно ответила Нина, разглядывая новенькую. – Вещи можно положить к девчонкам в комнату. Нил, проводи.
Нил проворно вскочил, в несколько широких, чуть ли не беговых шагов достиг столба, у которого она оставила вещи, взвалил на плечо рюкзак, поднял гитару. Она вышла из-под навеса и ждала его. Он поднялся на крыльцо дома и позвал:
– Прошу сюда!
Они оказались в тесных сенях, где едва хватало места для печки и деревянной лестницы, упирающейся в деревянный же чердачный люк.
– Девчонки направо! – сказал он и толкнул дверь плечом.
Она остановилась на пороге, вдохнула трепетными ноздрями, сморщила прямой, самую малость крючковатый носик.
– Слушай, а другого помещения нет? Нил озадаченно посмотрел на нее, потом перевел взгляд внутрь комнаты. Дощатые нары в два яруса, плотно забитые пыльными тюфяками. Под ними рядком стоят сапоги с неосыпавшейся грязью, а неровный пол покрывает грязь осыпавшаяся, вперемешку с шелухой от семечек и конфетными фантиками. Через всю комнату протянута веревка, с нее свисают разноцветные маечки, трусики, бюстгальтеры. Пахнет затхлой кислятиной и немытыми подмышками.
– У мужиков, конечно, почище и попросторней, – задумчиво протянул Нил. – Но у мужиков. Она улыбнулась, показав ровные белые зубы.
– Неправильно поймут, да? Он тоже улыбнулся.
– У Нинки своя каморка, над кухней. Но там тесно, вдвоем не развернешься. Мы ее комнатенку между собой так и зовем – Нинкина щель.
Девушка звонко рассмеялась. Вслед за ней и Нил.
– Еще есть чердак, конечно. Только там холодно...
– У меня спальник.
– И света нет.
– У меня фонарик. И свечки...
– Тогда полезли?
– Полезли.
Он держал фонарик и одновременно надувал резиновый матрас, пока она натаскивала душистого сухого сена в выбранный уголок, приспосабливала доску у будущего изголовья, устанавливала на ней извлеченную из рюкзака свечку. Потом она расстелила на матрасе синий спальный мешок с толстой нейлоновой молнией и тут же плюхнулась на него, закинув руки за голову.
– Кайф! А ты говоришь – девчонки направо... Пиво будешь?
– А есть?
– У меня нет, я на твое виды имею. – Увидев его замешательство, она рассмеялась: – Да есть, конечно, сейчас достану. Куришь?
– Ага.
Она извлекла из рюкзака две бутылки пива, одну бросила ему, потом достала блок сигарет.
– Ух ты, «БТ»! – с восхищением заметил он.
– А то! Спички есть?
– Есть. А вот открывашки для пива нет.
– Давай сюда.
Она поднесла бутылку к бутылке, так что крышки соприкоснулись нижними, зубчатыми краями, примерилась, рванула. Обе крышки слетели одновременно.
– Учись, студент! – Девушка протянула ему бутылку. – Будь здоров! Имя у тебя интересное, я напомни.
– Нил, – сказал он, прихлебнул теплого свежего пива. – Нил Баренцев.
– Красиво. А я Линда. Линда Маккартни.
– Иди ты!
– А что, не похожа? Говорят, похожа...